Лев Данилкин - Человек с яйцом

Внимательному читателю Проханова часто приходит в голову, что почти все, даже его вопиюще старорежимно-советские, тексты, легко реанимируются — в силу прочности базовой конструкции. Вот и ревизия советско-китайской границы вполне может оказаться актуальной.

Любопытная (и, разумеется, натянутая) параллель к «Кочующей розе» — текст того же года о путешествии по Америке, и тоже, в общем, состоящий из гимнов труду — «Дзен и искусство ухода за мотоциклом» Роберта М. Пирсига. Само собой, они выполнены в разных манерах, но суть-то от этого не меняется. «Будда… с тем же удобством расположился… в коробке передач мотоцикла, что и на горной вершине или в лепестках цветка» — в сущности, это ведь то же самое, что прохановские проповеди о том, что коммунизм не только в программе партии, но и в делах «электрических людей». Не надо думать, что Проханов был клоуном в стране-цирке, не имеющей отношения к тому, что происходило за ее стенами: он просто бежал по параллельной дорожке и часто выигрывал в скорости.

Тексты первой половины 70-х позволяют диагностировать у тридцатипятилетнего Проханова особого рода беременность. Он то и дело твердит о «зарождении какого-то кристалла». «Я повернулся от прошлого к будущему. Я езжу и не могу насмотреться. На моих глазах растет, формируется невиданной мощи кристалл! Цивилизация во всей ее красоте и мощи! Мы с вами в этом кристалле, на его острейшей грани! Я верю в нее, как в чудо! Она должна искупить все прежние заблуждения! Все прежние блуждания вслепую!»

Инженер будущего. Иллюстрация К. Пчельникова к «Кочующей розе».

Кристалл (структура будущего — твердая, рационально-симметрично-гармоничная, функциональная, экономная, многогранная и одновременно иррационально-прекрасная), формирующийся под давлением пространств, — главная метафора 70-х; он даже статью о своем коллеге назовет «Кристаллография Маканина» (да что там 70-х — метафора докажет свою жизнеспособность тридцать пять лет спустя, когда «план» Василия Есаула, протагониста из романа «Теплоход „Иосифа Бродский“», будет описан как «драгоценный кристалл», «конструкция»). В «Вечном городе» об этом уникальном образовании будет сказано более определенно: «кристалл нового общества, нового народа, нового человеческого типа». Кристалл — новая форма материи, результат преодоления наличного состояния вещей под воздействием энергии, вложенной в проекты преобразования природы.

Отцовством этой метафоры он обязан Константину Пчельникову — тому самому, которого притащил в свое время в «Жизнь слепых» и который, кстати, проиллюстрировал «Кочующую розу». К началу 70-х окончательно разочаровавшись в перспективах официальной советской архитектуры, Пчельников начал заниматься «логикой поведения миграционных потоков». Эта тематика требовала постоянных разъездов, и вместе с Прохановым они совершают несколько вояжей по русскому Северу и Карелии, и, главное, путешествие по Оби, от Казахстана до самого устья, Салехарда, через Сургут, Тазовую, Тюмень, которое они предприняли в 1973 году, зафиксировано в нескольких прохановских текстах.

Именно с Пчельникова Проханов в конце концов «снял» своего нового героя — футуролога, человека будущего.

По-видимому, портрет друга наложился на образ, вынесенный из чтения книги Эрика Тоффлера «Шок будущего», которая вышла в 1970-м и очень быстро появилась в СССР в виде ксероксов, это исследование было известно Проханову.

Поиски героя продвигались крайне туго, собственно, главная проблема «Кочующей розы» — замусолившийся от многократного употребления образ протагониста, ему страшно нужно было изобрести Другого, которому можно делегировать свои ощущения.

Пчельников был вампиром, упивавшимся действительностью, заражавшим Проханова своей энергетикой. На Севере они наблюдали, как «стыкуется чум с вертолетом, олень с вездеходом». В Казахстане — исследовали «бурное развитие городов вокруг гигантских электростанций, металлургических комбинатов, угольных разрезов, военных полигонов». Он изучал движение огромных масс населения из русского центра в целинные степи, в зоны индустриального бума. Его интересовали смешанные браки, в которых рождалась новая, как он говорил, «советская раса». Круговорот ресурсов, когда иртышская вода поила заводы Темиртау, целинный хлеб питал гарнизоны Заполярья, дешевое электричество Ермака вращало моторы на авиационных предприятиях Омска, «складываясь в огромную машину пространств». Раконтер, артистичный, экстравагантный, кипящий идеями, Пчельников рассуждал о техносфере, «которая разумно и гармонично взаимодействует с природой, не враждуя с ней, а сливаясь в долгожданный синтез».

Не исключено, энтузиазм Проханова относительно перспектив именно этого региона объясняется тем, что он оказывается в Приобье в разгар нефтяной лихорадки. Только что, после нефтяного кризиса 1973 года, взлетели цены на топливо, и СССР изо всех сил накачивает свои золотовалютные резервы: окско-иртышская пойма была «гигантским баллоном нефти и газа». Вместе с Пчельниковым они пытаются понять технологию вторжения советской цивилизации в неизведанные области, интервьюируют геологов, у которых заимствуют понятие «вера в площадь» (интуитивное предчувствие наличия полезных ископаемых), гоняют на трубовозах по свежепроложенным бетонным трассам, обсуждают увиденный газовый взрыв в тундре («словно два язычника-огнепоклонника смотрели на пламенный дух земли и пили водку»). В этой будущей вотчине ЮКОСа их восхищает то, что новое здесь не мешается со старым и отжившим, это место, где все — техника, технология — самое новейшее, последние модели. Они своими глазами увидели сбывшуюся здесь и сейчас футурологию.

На огромных танкерах они проплывали мимо нефтяных городов, «обгоняли караваны судов со стальными трубами, сборными домами, тракторами и кранами», приставали к берегу, видели становища хантов, очень похожие на индейские, из гэдээровских вестернов с Гойко Митичем. «На голых полянах трепетали на ветру кожаные или берестяные чумы, внутри которых кашляли в дыму невидимые ханты. Пахло рыбьим жиром, на траве стояли распряженные нарты, людей видно не было». Там они поняли, что совершенно необязательно ехать за «настоящими индейцами» в Дакоту: Соколиный Глаз и Чингачгук — вот они, рядом, свои. Эта черта — презрение к чужой, чисто открыточной по сути, специфике на том основании, что дома есть то же самое свое, не хуже, просто мало кто об этом знает, — останется в Проханове на всю жизнь: именно поэтому он без всякого энтузиазма отпишется после путешествия по Америке, именно поэтому он так часто, оказываясь в Лондоне, просиживает в номере один с бутылкой виски, именно поэтому хлынувший после 1985 года вал «потаенной литературы» будет вызывать у него раздражение.