Семен Резник - Против течения. Академик Ухтомский и его биограф

Я говорил Полынину, что надо бы нам быть посмелее. На это всякий раз следовал ответ:

– Но мы напечатали Майера!

Был в анналах редакции такой героический подвиг! Издательство «Наука», выпустило в переводе книгу американского биолога Э. Майера, но опустило главу о генетике человека: кто-то из рецензентов усмотрел в ней евгенику и намеки на расизм. Пропущенная глава была напечатана в «Природе», и в нее вцепился академик Н. П. Дубинин, сводивший счеты с академиком Б. Л. Астауровым, который был членом редколлегии «Природы». С тех пор прошло несколько лет, Астауров умер за полгода до моего появления в журнале, а Полынин продолжал упиваться собственным геройством: они напечатали Майера!..

Слишком разные были у нас доминанты.

Но, как я написал Василию Лаврентьевичу, одно доброе дело в «Природе» я все-таки сделать успел.

Приближалось столетие со дня рождения Ухтомского, это позволяло дать о нем «гвоздевой» материал, чем я и воспользовался. Я позвонил Меркулову и заказал большой биографический очерк, к которому просил приложить неопубликованные архивные материалы. Василий Лаврентьевич с радостью взялся за дело. Некоторые отголоски редакционной работы есть в нашей переписке. Так, он писал мне 13 февраля 1975 года: «Я посылаю Вам четвертую (по счету переделок) статью об А. А. Ухтомском и фотографии» [437] Архив автора. Письмо В. Л. Меркулова от 13 февраля 1975 г. .

Через полтора месяца (столько времени ушло на первичное проведение материала через лабиринты редакционных инстанций) я ему отвечал:

«Вчера звонил Вам, но, к сожалению, не застал. Альбина Викторовна записала то, что требуется от Вас по Вашему материалу, но на всякий случай повторю.

1. Нужно [добавить] полстранички точного и ясного текста о значении работ Ухтомского (прежде всего, теории доминанты) для современной науки и о ее значении в наши дни. У моего начальства была мысль попросить сделать это кого-нибудь из московских знаменитостей, но я это отверг, сказав, что Вы сами это сделаете.

2. Две иллюстрации забракованы худ[ожественным]отделом из-за плохого качества [отпечатков]. Если у Вас есть лучшие экземпляры, то пришлите их – тогда они пойдут. Это Ухтомский-кадет и группа с Введенским. Особенно будет жаль, если не пойдет эта последняя [обе фотографии опубликованы в журнале, значит, Меркулов прислал лучшие отпечатки].

3. Начальство очень обеспокоено текстом о Возмездии. [Архивный документ, содержавший размышления Ухтомского по поводу поэмы А. Блока «Возмездие»]. Усматривают христианство, непротивленчество и проч. Я буду бороться, чтобы отстоять, но нужно дать какой-то комментарий. Особенно важно указать дату, когда это было написано. Если сразу после выхода поэмы [1916] – один коленкор, если же в 30-е годы, то хуже. Конечно, этот кусок легче отстоять, если написать в комментарии, что Ухтомский «недопонимал», был под влиянием своего богословского прошлого и проч., но этого я не хочу делать, ибо считаю стыдным» [438] Архив автора. Копия моего письма В. Л. Меркулову от 5 апреля 1875 г. .

Материалы Меркулова заняли 18 журнальных страниц. Из них 12 страниц (18–29) – биографический очерк и 6 страниц (30–35) – архивные документы [439] «Природа», 1975, № 9, стр. 18–35. . Я-то задумывал заверстать то и другое как одно целое: две трети каждой страницы – статья Меркулова, а понизу подпирающей лентой тексты из архива Ухтомского. Я считал, что этим мы подчеркнем единство всей публикации: письма и размышления Ухтомского будут перекликаться с биографическим очерком. Когда я предложил это Полынину, он крепко задумался, потом сказал:

Нет, Басову это не понравится.

Откуда вы знаете? – удивился я. – Может быть, понравится. Давайте спросим его самого.

Не будем же мы с такой мелочью соваться к Басову!

Полынин хотел «все перевернуть» в журнале, но так, чтобы ничего не менять! Придя к такому выводу, я ушел из журнала.

Для Василия Лаврентьевича внушительная публикация в «Природе» была некоторой моральной и материальной поддержкой – и в том, и в другом он очень нуждался. Публиковался он редко, в малотиражных научных изданиях, плативших символические гонорары. Надежда на то, чтобы получить место консультанта в ИИЕиТ, возродившаяся после того как директором стал щедрый на обещания С. Р. Микулинский, снова стала гаснуть. Микулинский, заверял, что поддерживает идею о переиздании под эгидой ИИЕиТ дополненной книги Меркулова об Ухтомском, но и это не двигалось с мертвой точки.

Мне кажется, именно публикация в «Природе» подвигла Василия Лаврентьевича на то, чтобы написать новую книгу об Ухтомском, в которой показать его не только как ученого-физиолога, но и как философа, мыслителя, со своим особым духовным миром, противоречиями, морально-этическими исканиями. Заявку он послал в редакцию серии ЖЗЛ, где после рецензии на рукопись А. Брагина о Сеченове его уже знали.

Уходя из ЖЗЛ, я посчитал своим долгом дать совет С. Н. Семанову, хотя был почти уверен, что он ему не последует. Я сказал примерно следующее.

– Раздел ученых в серии довольно специфичен. Мало кто из писателей-профессионалов тяготеет к этой тематике, а из ученых редко кто умеет писать интересно для широкого читателя. Авторов нужно активно искать и с ними работать, а для этого надо хотя бы в самом общем виде ориентироваться в естественных науках и их истории, знать людей, к которым можно обратиться за помощью. Я вам советую закрепить раздел ученых за одним редактором, как он был закреплен за мной. За кем именно – вы решите сами, но за кем-то одним, чтобы человек чувствовал ответственность за этот раздел. Поначалу он будет плавать в тумане, но со временем наберет опыт, обрастет связями и ему станет легче. Если же раздел этот оставить бесхозным, он зачахнет.

Семанов поблагодарил, сказал, что так и сделает, и сразу же сделал наоборот. В редакцию как раз поступили две плановые рукописи – о Сеченове и о Менделееве: он поручил их двум разным редакторам. По-своему он поступил логично. Он не хотел, чтобы кто-то из сотрудников имел свой сусек, что создавало бы хотя бы призрачное подобие автономии.

Книга о Сеченове досталась Ирине Андроповой – она только что была принята в ЖЗЛ, прямо со студенческой скамьи. Она окончила филфак МГУ, ее учителем был знаменитый В. Н. Турбин – автор нашумевшей книги «Товарищ время и товарищ искусство», считавшейся очень смелой. Понятно, что с трудоустройством у дочери всемогущего шефа КГБ проблем не было. Годом раньше она проходила у нас студенческую практику. Тогда она была Ириной Филипповой. С мужем, актером Театра на Таганке, она разошлась, но еще не оформила развода (когда оформила, снова стала Андроповой). Она была бесконечно далека от круга, к которому принадлежала по родственным связям, чувствовала себя одиноко и сдружилась с молодой частью нашей редакции. Кроме меня это были Андрей Ефимов и Володя Пекшев.