Виктория Торопова - Сергей Дурылин: Самостояние

На Рождество под ёлкой вспомнил стихотворение К. М. Фофанова:

И загрустил: «Приходится защищать даже то, что в яслях действительно лежал Христос, — и как тускло, бедно, безодушевлённо это делают те, кто должен это делать! (Сегодня — проповедь за обедней.)» [341] Там же. С. 477. . Поразило его, что милостыню уже не просят Христовым именем, а вместо — «Подайте, Христа ради» — произносят какие-то общие пошлые фразы: «Гражданин, будьте так любезны, помогите на хлеб бедному человеку».

Дурылин ходит на службы в церковь и с грустью наблюдает, как «тает» христианство в России. «Не только снег тает. Всё тает. <���…> Христианство не догорело и чадит, — как думал Василий Васильевич [Розанов]. — Оно не коптит. Оно тает. От лучей какого же солнца? О, как страшно! <���…> Тает и в городе, и в деревне, на холмочках, даже в глубоких ложбинках… Всюду тает…» На Рождество в Муранове в церкви было всего восемь человек. На Пасху мало звонили. В день памяти Сергия Радонежского не было службы. Что же случилось? «Ничего не случилось, — отвечают батюшки. — Просто пришли большевики, а то всё было бы хорошо». «Говорить, что „всё от большевиков“ — значит утверждать, что зима пришла оттого, что снег пошёл», — записывает Дурылин «В своём углу». «Нет, — наоборот, снег пошёл оттого, что зима пришла. <���…> Вместо жилого дома с огнём печей, с теплотою стен, с детской, спальней, столовой, с чистым „красным углом“ для Бога, но и с „уголками“ для книг, картин, для рояля и даже для игрушек, — вместо жилого дома они построили ЛЕДЯНОЙ ДОМ христианства. Мудрено ли, что, озябнув, все разбежались из него?» Он делает вывод: атеизм оттого, что Бог остался только в «специальных местах» — храмах, часовнях, в духовных книгах, в проповедях батюшек. А прежде был всюду: в природе, культуре, искусстве, театре… Но не все бывают в «специальных местах» и остаются без встречи с Богом. «Вот — колыбель умственного и душевного атеизма», — заключает он. И вспоминает программу вечера в память Достоевского в Академии, когда актёры 2-го МХАТа читали разговор Хромоножки и Шатова (о «Земле, — закате, — и „Богородица что есть“»), рассказ Мармеладова, спели молебен; прославили Христа и Богородицу с Отче наш в конце, произнесли поучение об Антихристе и построении им царства века сего. И всё это в переполненном зале, во всеуслышание. «И „сколько добрых чувств“, сколько религиозных волнений <���…> сколько таимых воспоминаний христианских отзвуков, припоминаний, мыслей — возбудили они в слушавших своим театральным „молебном“. „Нет! Нехорошо! Театр — пустое лицедейство! Грех!“ — говорил ревнивый батюшка с университетским значком» [342] Дурылин С. Н. В своём углу. М., 2006. С. 342, 373, 377. . В 1926 году, перечитывая стихотворения А. К. Толстого, которого открыл для себя в 1908 году, ощутив тогда «чистое волнение, прямое ощущение бессмертия души», Дурылин «грустно изумлён»: «Та юная весть о бессмертии души, полученная от второстепенного поэта, из немногих стихов, оказывается полнее, чище и свежее, чем та, которую получил я за протёкшие 19 лет — от „специалистов“ по передаче этой вести» [343] Там же. С. 339. Дурылин цитирует стихотворение А. К. Толстого «В стране лучей, незримой нашим взорам». .

Новый арест Дурылин считал неизбежным. Он и последовал 10 июня 1927 года. «То, что случилось, было суждено, — пишет он Е. В. Гениевой из Новосибирска. — Это ясно. <���…> И эта неизбежность чувствовалась во всём, что было и переживалось дальше. Я несколько раз в жизни испытывал, что вот кончается не страница, а глава из книги моей жизни и вопреки всей моей воле начинается новая. Теперь чувствую, что уже не глава, а целая часть (последняя ли, предпоследняя ли — не знаю) этой книги начинается, — а предыдущая закончена» [344] Письмо от 6 ноября 1927 г. // «Я никому так не пишу, как Вам…» С. 110. .

Новая часть жизни Дурылина начиналась в Бутырской тюрьме.

Ещё в начале июня 1927 года он с Ириной Алексеевной был у Волошина в Коктебеле. Но вдруг сорвался в Москву, узнав из газет (так это объясняет Волошин [345] Волошин М. А. История моей души. М.: Аграф, 1999. ) об убийстве в Варшаве советского дипломата П. Л. Войкова. Какое отношение это убийство могло иметь к Дурылину, пока не ясно, ни в каких известных источниках упоминания об этом нет. Можно предположить, что Дурылин предвидел последовавшие за убийством Войкова обыски и чистки и торопился в Москву, чтобы уничтожить находящиеся в его комнате опасные бумаги. Арестован он был в день приезда в Москву.

Свой сорок первый день рождения Дурылин встретил в Бутырской тюрьме. Здесь он написал первое стихотворение, посвящённое Ирине Алексеевне: «Сентябрь золотоносный, месяц мой, / Ты в сорок первый раз взгрустнулся надо мной…» [346] Опубликовано: Московский журнал. 2008. № 7.

В. Г. Макаров, опубликовавший документы ОГПУ из архива ФСБ, касающиеся арестов С. Н. Дурылина, считает, что поводом для ареста Дурылина в 1927 году послужило его знакомство с В. В. Розановым. В тексте предъявленного Дурылину обвинения 10 августа говорится, что он, «имея отношение к руководителю антисоветской группы почитателей писателя Розанова, Леману, давал последнему справки и устные сведения о настроениях, взглядах Розанова и его биографии; сам же Дурылин пропагандировал некоторые моменты из учения Розанова, являющиеся, несомненно, контрреволюционными». Макаров сообщает об аресте почти одновременно с Дурылиным ряда лиц, обвинённых в причастности к тайному религиозно-философскому обществу «Братство Серафима Саровского», основанному С. А. Аскольдовым в 1923 году. В круг интересов этих людей входило творчество В. В. Розанова и учение Н. Ф. Фёдорова.

По постановлению Особого совещания при Коллегии ОГПУ (статья 58.17) от 16 сентября С. Н. Дурылин выслан из Москвы в Сибирь сроком на три года, считая срок с 10 июня 1927-го. И направлен на поселение в Томский округ.

Когда Дурылин был уже в ссылке, в ОГПУ продолжали поступать доносы на него с обвинениями в контрреволюционных настроениях. Видимо, это явилось причиной сурового отношения к нему местных органов ОГПУ, не дававших ему возможности поступить на службу и иметь в ссылке свой заработок.

В показаниях В. Д. Сысоева от 25 февраля 1928 года по делу «Эмеш Редививус» [347] Розенкрейцеры в Советской России. Документы 1922–1937 гг. М.: Минувшее, 2004. С. 103–104. о Дурылине говорится: «…безусловный монархист, ярый противник советской власти, который неоднократно называл большевиков „бандитами“ и „грабителями“, а на панихидах долгое время после революции поминал „православных воинов, за веру, царя и отечество убиенных“. Был в ГПУ и два раза выслан. Кажется, и теперь в ссылке. Он имел связь с кружком Бердяева на Арбате в доме Бердяева (дома не помню), где собиралась интеллигенция для разных вечеров и докладов. Я один раз был там с Дурылиным на его лекции о смерти Розанова и встретил там Андрея Белого. Доклад этот был личным впечатлением о Розанове, его жизни и смерти».