Владимир Разумков - С кортиком и стетоскопом

— А что ты, доктор, прибежал? Я ведь дежурного вызывал.

— А я и есть дежурный по кораблю, — осклабился я.

— Ты дежурный? С какой это стати у меня в бригаде доктора дежурство по кораблю несут?!

— А вы у командира спросите, — уже повеселел я.

Что за разговор был у командира с комбригом, я не знаю, но на дежурство я больше не назначался. Зато от младшего штурмана принял дополнительно еще одну нагрузку, от которой отвертеться так и не смог.

Прошло несколько месяцев и вдруг меня вызывает к себе начальник медслужбы ЧФ генерал-майор м/с Пестов. Явился в медслужбу флота и представился генералу.

— Так, Разумков, ты там, говорят, на корабле засиделся. Докладывали, что рапорточки сочиняешь и что в них пишешь о согласии перевестись на лечебную работу в любую точку СССР и даже уволиться в запас. Так?

Я похолодел. Ну, думаю, сейчас упекут куда-нибудь в Тьму Тараканью.

— Так точно, — вяло подтвердил я.

— Ну и хорошо. Вот мы подумали и решили вас направить… направить…

Он сделал паузу с интересом наблюдая за моей физиономией. Генерал был опытный психолог и по моей растерянно-испуганной роже прочитал все мои внутренние переживания и мысли.

— Итак, мы вас решили направить… Я весь, как натянутая струна, на лбу — испарина.

— …Направить вас на службу, на лечебную должность… в Главный госпиталь ЧФ, а именно в отделение к Я.А. Рубанову, ординатором. Как вы к этому относитесь?

— Товарищ генерал, я согласен, согласен, — выдохнул я, заставив себя выйти из оцепенения.

— Ну, вот и хорошо, правда должность эта временная и оклад низкий, но мы потом что-нибудь вам подберем. А пока вот что, принесите в кадры характеристику с корабля, остальное я знаю от Рубанова. Идите!

Я выскочил из кабинета с одной мыслью — лечебная должность! Сколько я ее ждал! Но вдруг другая мысль пронзила меня — «характеристика с корабля»! Что может обо мне хорошего написать мой третий командир капитан 3 ранга Михайлов, с которым у меня было столько непонимания и конфликтных ситуаций! «Вот попал! — думал я. — Теперь командир мне все и припомнит и что тогда?». Прибыв на корабль, я сразу же пошел доложить командиру. Он внимательно выслушал.

— Ну что, доктор, идите и пишите на себя характеристику сами! Я остолбенел.

— Товарищ командир, не могу я на себя сам писать! Вы же понимаете… Он хитро блеснул глазами.

— Ну, ладно, не можете, так не можете. Через час зайдите.

В течение часа я бегал по кораблю в ожидании этой проклятой характеристики. Ведь она может все перечеркнуть в моих ожиданиях и надеждах. Ровно через час я стучался в каюту командира. Он молча передал мне стандартный лист бумаги.

— Читайте!

Я углубился в суть написанного и с каждой строчкой все больше не верил своим глазам. Из написанного можно было представить идеального человека и офицера. В те времена я был довольно прямым и неиспорченным карьерой человеком.

— Товарищ командир! Я не могу принять эту характеристику, она ведь совсем не отражает правды обо мне, мне стыдно!

— Так, доктор. Вы мне со своим, честно говоря, строптивым характером просто надоели. Даю вам на размышление одну минуту и, если вы имеете претензии к этой бумаге, я напишу другую, истинно отражающую ваше поведение на сегодняшний день. Так, время пошло!

В голове у меня все пошло кругом. Какой же я болван, что мне еще нужно? Я схватил бумажку и стал пятиться к двери.

— Товарищ командир, большое вам спасибо, товарищ командир!..

— Идите, идите и срочно в кадры, чтобы они там не передумали. Потом поговорим.

Так, через неделю, был подписан приказ и состоялось мое назначение в I-ое терапевтическое отделение Госпиталя ЧФ, к моему кумиру полковнику м/с Я.А. Рубанову.

Сдавал я должность фельдшеру, пожилому старшему лейтенанту м/с, одного взгляда на которого было достаточно, чтобы догадаться о его пристрастиях. А у меня была трехлитровая бутыль, полная ректификата, не оприходованная и не числящаяся на учете. Я же был экономным. «Выпьет за неделю», — подумал я. Наш командир капитан 3 ранга Михайлов никогда не был замечен нетрезвым. Даже продрогнув на мостике зимой, никогда не позволял себе ничего горячительного, кроме чая. Все офицеры знали об этом. Никогда ни у кого спирта не просил. И я решился. Поздно вечером, взяв бутыль, обернул ее чем-то и постучался к командиру в каюту.

— Заходите!

— Товарищ командир, я хочу вам передать перед уходом вот это, — и протянул ему пакет.

— Что это?

— Ректификат, товарищ командир. Три литра, чистейший и списанный, нигде не числится, — комментировал я.

— Вы что, доктор? Вы же знаете…

— Знаю, знаю, — перебил я его, — но позвольте доложить, что мой сменщик выпьет спирт в очень короткие сроки. Вы же видели его личико.

— Да, видел. Вы правы, выпьет, наверное, — нерешительно сказал он.

— Вот-вот. Возьмите, товарищ командир. Пригодится! А он выпьет, я в этом уверен, для работы я ему оставил сколько надо и все по акту, — и быстренько смылся, избегая дебатов.

Надо сказать, что благодарность к командиру сохраняется у меня по сей день. Он открыл мне «зеленый свет» на профессиональный рост, несмотря на мои «фокусы», а иногда и просто дурацкие поступки. И через двадцать лет, когда я встретил его уже в Москве, спросил, как это он так благородно поступил со мной.

— Доктор, я многое прощал вам, понимая, что вы теряете специальность, что все вам надоело и обрыдло. Но ведь я был командиром и обязан был требовать от вас дисциплины, несмотря ни на что. А когда представился случай дать вам зеленый свет по карьерной лестнице — я это сделал.

Вот так обошелся со мной строгий, но весьма справедливый человек. Он умел видеть в подчиненном главное, отбросив наносное, мальчишеское. Он стал для меня примером, как нужно поступать с подчиненными. Основное — не поддаваться чувству мести к человеку, который наговорил тебе лишнее, оценивать, прежде всего, его деловые и профессиональные качества. Сейчас моему командиру 84 года, он живет в Менделеево под Зеленоградом, и я поздравляю его по телефону со всеми праздниками.

Команда корабля тепло проводила меня. Щемило сердце, вроде осуществилась моя мечта — перевод на лечебную должность да еще в Севастополе, а щемило. Корабль крепко вошел в мою душу и на всю жизнь Он шесть лет был по существу моим домом, а экипаж моими подопечными, которых я знал большинство по именам, и о которых заботился, оберегал от болезней, лечил, направлял в госпиталь и т. д. Кроме этого, я был флотским офицером, вместе с другими испытывал все трудности морской службы, радовался успехам команды в стрельбах, в торпедных атаках и других выполняемых задачах. Поднимая последнюю рюмку при «отходной», я обещал всегда помнить корабль и поднимать тост «за тех, кто в море», что, к сожалению, в дальнейшем не всегда выполнял.