Сергей Есин - Дневник 1984-96 годов

Дом фабрикантов Осеевых — на берегу реки — модерн с прекрасным мрамором и живописью (средней) внутри. И все же сохранили. Люстры, несколько бра, переплеты на дверях. Говорят, один из руководителей здравоохранения поставил сверху, как на Кремле, рубиновую звезду (цена ее — 148 тысяч).

Был конфликт во время моего выступления по роману "Державин". Автор, Иван Евсеенко, требует славы, признания выдающихся своих данных. Я в этом ему отказываю: только писатель из провинции.

Вечер в УВД.

После этого были в гостях у Николая Алексеевича Никифорова на улице М. Горького. Дому 106 лет. Рядом еще шесть семей. Я это к тому, что здесь и вопреки собралась уникальная коллекция. Комната заполнена, как окоп, всякой всячиной. Схематично, для памяти. Переписка с Давидом Бурлюком, его картины. Полка Есенина. Кольцо Шаляпина. Подлинный светильник с Мойки, 12. Вещи Лермонтова. Золотая монета в 20 франков, выпущенная в 1914 году в честь короля Людовика XVII. Хозяин много говорил о Есенине, Маяковском (дескать, импотент). Тяжба с городом. Ему 75 лет (60 лет коллекционерует, даже на фронте — собирал немецкие ордена) — отдать дому-музею, потом разберемся Эх, жизнь, все пропадет, разбредется!

12 мая. Сегодня очень долго заседали.

Выступал в НИИ радиотехнического машиностроения вместе с Мих. Чернолусским, Р. Киреевым, Виктором Мустафовичем Чекировым — гл. редактор из Воронежского издательства, с Василием Кравченко. Много говорили о перестройке, о партии. Из выражений "Перестройка — это смена начальства". Байка: "В старые дни Главлит потребовал вырезать в газете "романовскую овцу" — не о царизме ли?"

13 мая. Вечер в гостинице. По телевизору Горбачев встречается с работниками с. х. У него стало больше морщин. Показан репортаж из Афганистана. Было приятно рядом с Лещинским увидеть Александра Ивановича — генерала, которому в Кабуле я подарил браслет.

Сегодня — в Мичуринск, бывший Козлов. Все-таки хоть и много, очень много, но не все уничтожили в России. Прекрасный небольшой провинциальный город, но я представляю, каким он был. Уничтожено два огромных монастыря.

На Тамбовщине мне нравится, к культуре, как ни странно, здесь относятся довольно либерально. Посмотрел дом-музей Мичурина и музей художника Александра Герасимова. У Мичурина в его маленьком доме очень много часов. В доме трудолюбца и энтузиаста все вызывает удивление.

Что-то мне все нравится?

Музей наркома Чичерина, с пристроенной к нему галереей. Дело даже не в этом писателе, художнике, общественном деятеле, личность которого так деформировало время — у города навсегда эта галерея и навсегда быт начала века.

Беседа в Генетической лаборатории. На столе яблоки, чай. Потом встреча в Пединституте. Определенно спасение второй раз, как при Минине, придет из провинции. Ели яблоки, пролежавшие всю зиму, вкусно. Судя по всему, здесь идет работа под зимостойкий сев. Озабоченность вызывает хозрасчет. Директор лаборатории (Курсаков Геннадий Александрович) — правнук Мичурина.

В Пединституте было много записок о Сталине, о перестройке Ненависть к Сталину у меня растет. Вопрос не в его гениальности, а в том, что без нее мы не имели бы столько потерь. В Пединституте был и подарок. Наверяка кто-нибудь из читающих преподавателей: "И ВСЕ-ТАКИ ЛУЧШЕ ВСЕГО У ВАС — "ВРЕМЕНИТЕЛЬ". Разбираются!

14 мая. Утром в музее Чичерина. Это определенно музей дворянского быта. Картинная галерея. Портрет Остуева, Боровицкого. В 12 большая встреча с местной интеллигенцией. Вести пришлось мне. В присутствии Залыгина было трудновато. В Москву!

24 мая. Вчера вел по ТВ программу "Добрый вечер, Москва!" По этому поводу куксюсь, но все же это мой путь к влиянию на общество, к участию в его жизни. Сегодня вместе с "Литературной Россией" выступаю в Библиотеке им. Ленина. Состав уже привычный: Н. Шмелев, Ф. Искандер. Был еще В. Соколов, критик. После нас всех выступил с юмореской "Письмо президенту" Мих. Задорнов. Стремление понравиться, конечно, неизбывно, когда публика аплодирует — исполнителю порой безразлично, "за что", каково качество этих аплодисментов. Зал был в восторге! Я подумал, как быстро можно "опустить" аудиторию, как быстро она, масса, делает переход от возвышенного, тонкого и духовного к низменному.

Прочел 3 рассказа Саши Путко. Отослал их ему обратно. Это война, но в ней, кроме привычного "страха вождя", ничего нового. Любопытен третий рассказ "Написано пером" — о мемуарах Маршала. Завтра собираюсь на дачу.

25 мая. Обнинск. Сегодня утром написал начало статьи об Афганистане. Строгал теплицу и думал над последней главой. Пока мерещится свидание с отцом, закрытым белой пеленой, и прогулка с комиссаршей. Зыбкость — в похоронах Сталина, если я их напишу. Их надо делать, как в жизни. С неверием в его смерть, с неверием в его жизнь. Его смерть — в фигуре отца.

Завтра побегаю и попробую набросать.

26 мая. Сейчас 11 утра. Встал с намерением сдвинуть последнюю главу с места. Бегал, что-то брезжит. Господи, пошли мне желание и силу. Головою мне работать легче, чем рукой и пером!

К прошлой записи. В. Соколов о своем ощущении до перестройки. "Обходил острова в своей душе". Соколов читал стансы о Сталине. Перед этим рассказал небольшую историйку: в 61-м году Я. Смеляков — он был редактором "Дня поэзии", — прочтя стансы, воскликнул: "Мы откроем ими книжку!" Когда "День поэзии" вышел без этих стихов, то Соколов, чтобы не смущать Смелякова, ничего у него не спросил.

Рассказ: человек, которого распирает сказать. Идея возникла, когда я увидел сумасшедшего, схватившего микрофон. Две пословицы от Ф. Искандера: "Рукой дурака ловят змею", "Когда быки пашут по жесткой земле, они косятся друг на друга" (это он сказал о национализме. Азербайджан и Карабах). Самое сложное в прозе — найти точку отсчета.

30 мая. В Москве — президент США Р. Рейган. Ему 75 лет. Все эти визиты превращаются в сплошное ТВ-шоу, не более; за обедами, прогулками, туалетами, интерьерами уже не видно политики.

Три события случились у меня за этот день.

В 18.00 (я выходил из метро "Библиотека им. Ленина") увидел демонстрацию отказников-евреев. Человек сорок, все довольно рассчитано — плакаты, типы людей, тексты на русском и английском языке, но что-то в этой группке людей, мужественно стоящих во враждебной им толпе, (впрочем, уже привыкли, особо никто и внимания не обращал), было мучительно жалкое. Да стоят ли какие-нибудь секреты или обстоятельства того, чтобы мучить людей! Я заплакал. Да… у меня уже давно не было слез по таким обстоятельствам. Слезы были радостные. Это значит, жив, душой еще не зачерствел.

Вечером, выходя от В. И. Юдина на Калининском проспекте, я увидел кортеж машин — ехал Рейган. Совсем рядом. Я поднял руку и махнул. За зеленоватым стеклом его лицо. Удивительно, я в это уже не верю, но мы встретились глазами.