Андрей Белый - Воспоминания о Штейнере

Границы "ДЛЯ ВСЕХ" и "НЕМНОГИХ" стирались в изощрении слуха, которому мы учились. Нельзя было знать, где доктор скажет ЕДИНСТВЕННО нужное для тебя; иногда нужного не оказывалось в интимном "ЧТО", по теме близком тебе; и это нужное поднималось в повторе, казалось бы, для тебя исчерпанной темы, в обстаньи чужих людей маленького городка, куда ты с доктором попал проездом. Нужною раз оказалась мне лекция, читанная в Пфорцгейме [202], куда доктор заехал между Штутгартом и Дорнахом.

Оторваться от доктора — лектора было нельзя именно в периоды, когда приходилось его много слушать; услышать РАЗ, ДВА — потом опять раза три с перерывами — НИЧТО с точки зрения описываемого задания; но слышать по нескольку раз в неделю, присутствуя при рождении ряда тем и их контрапунктов, и не поехать за ним из Дорнаха в Базель и в Цюрих — было уже невозможно для развитого лекционного слуха, делающего ударение на "КАК"; и ты делался невольным учеником особого класса "ТЕМАТИКИ", "СОЦИАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ", "ПСИХОЛОГИИ ВНИМАНИЯ", или, — как там назвать? Был такой класс для тех, кто имел возможность жить при докторе. Жили для работ этого официально необъявленного класса.

Можно было не пользоваться личными уроками доктора, даже не углубляться временно в его книги, — лишь слушать его, ощущая себя в этом классе, и возникал целый УНИВЕРСИТЕТ развития духа, внимания, гибкости восприятия. "СЛУШАНИЕ" доктора — не пассивная способность; по мере увеличения опыта слушания "КУРСАНТ" получал и специальные задания для развития "АКТИВНОСТИ" восприятия: развесить уши и широко открыть глаза — не тупое балдение, а трудный праксис; ибо надо было уметь "РАЗВЕСИТЬ" уши, где надо; и их, где надо, сложить; сидение с тупо ВЫПУЧЕННЫМИ глазами вело к особого рода сну, происходящему от — расключения пассивного внимания с тем, к которому апеллировал доктор; обычное внимание лезло из кожи вон, чтобы дослушать и доувидеть все то, что подавалось, как обертон внешне звучащего тона; обычно же образовывалась лестница смыслов, по которой карабкалось эмпирическое из кожи лезущее внимание; но лестница — ломалась; переутомленное внимание падало, как в яму, просто невнимающего "СНА". И поднималась тема, взывающая к организации иного внимания: верткого, творческого; доктор взывал к сотрудничеству: и внимание — сотрудилось.

Происходили казусы: встретятся после лекции и начинают разговор: "Как прекрасно сказал он о ТОМ-ТО!" — "Позвольте, — перебивает слушатель, — он этого не говорил!" — "Говорил"… И кто про "ФОМУ", кто — про "ЕРЕМУ". Впоследствии выходит текст лекции: и в нем — ни "ФОМЫ", ни "ЕРЕМЫ".

Текст — слышимое обычным вниманием; "ФОМЫ" и "ЕРЕМЫ" — результат активности двух слушателей, бросившихся в свои эфирные ритмы, в них развивать поданное, как слово: две субъективные имагинации являлись результатом активности, как две тропинки, ведущие прочь от внешнего смысла, чтобы сойти к вершинному смыслу.

Внимание перерождалось в нечто верткое, что порою, откалываясь от текста, проделывало сальто — мортале, в которых доставалось и теме доктора; и тем не менее: доктор гнал и эту верткость на перерез СУБЪЕКЦИЯМ имагинации, ширящей крылья в минуту лекции порою с молниеносной быстротой, чтобы в заимагинативном звуке учиться соединять ВНЕШНИЙ ТЕКСТ с образами, будто некстати вспыхнувшими; надо было: "НАПЕРЕРЕЗ" превратить в ПО ПУТИ; а без "ПЕРЕРЕЗА" при всей добросовестности текстуального взятия оставались за тридевять земель от темы собственно; верткость субъекций — устройство линз для телескопического и микроскопического восприятия; деревянная заноза в микроскопе — сверток брюссельских кружев; "кружевом" орнамента становился лекционный текст, напечатанный черный по белому он — то, что мы все читали, проведенный сквозь "ШКОЛЬНЫЕ ЧАСЫ" официально не объявленного класса — он был иным.

Наступал школьный период в условии перманентного слушания, когда любая лекция делалась "ПОТОПОМ СМЫСЛОВ", на течения которых внимание ставило паруса, или развешивало уши и свешивало; тут — искусство владения рулем и парусами; беспарусные лодчонки простой констатации оказывались без руля и без ветрил, или наталкивались на сон и на то явление, которое я назвал "УПАДКОМ"; человек слушал; и вдруг — ПАДАЛ; не случайный слушатель, не изредка приезжающий (на 2–3 лекции), а тот, кого я называю "КУРСАНТОМ". Падение — дефект в повороте "РУЛЯ ВНИМАНИЯ", — ошибка школьного диктанта, но уже предполагающая осознание "КЛАССА" слушанья.

Технически мы называли, смеясь, этот зуд к со — ритмам в нас чесанием наших эфирных тел. "ДОКТОР ЧЕШЕТ ЭФИРНЫЕ ТЕЛА" — говорили мы в шутку; и думаю — правильно; заживание частей эфирного мозга [203]— источник странного состояния, которым учились овладевать; мозг начинал испытывать ритмические колебания, которые, ширясь, захватывали все большее пространство размахов и вывлекали как бы из головы: часть головы; при бурном "ВЫЛЕТЕ" и захваченности трепетом от головы до сердца (включая сердце) наступал "УПАДОК"; при захваченности эфирным ритмом от головы до плечей, минус сердце, — случался сон; "пируэт" активности, начинаясь с простого углубления восприятия смыслов, вел уже к психофизиологическим последствиям, ставящим вплотную задание: умения владеть "телами".

Вот какая серьезная "ПРАКТИКА" вытекала из развешивания ушей для осознавших себя внутри лекций курсантами какого — то эвритмического урока; сопровождение мыслью мысли доктора вело, прямо скажу, к искусству особого "БАЛЕТА": балета мысли, становящейся конкретом, и балета, связанного с ним эфирного тела, когда слушающий медитировал и был личным учеником доктора, то и СИДЕНИЕ НА СТУЛЕ было исполнением загадочных импровизаций эвритмического диктанта.

И доктор требовал — такого присутствия на лекциях тех, кто осознали себя КУРСАНТАМИ; а то и не выдержать бы его "ПЕРМАНЕНТНО". Прослушав с десяток лекций, каждый сказал бы: "С меня хватит надолго!" И спокойно вернулся бы — кто в свою ветвь, кто к делам.

"КУРСАНТЫ" слушали изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год, потому что они себя осознали в классе; отсюда — тенденция: появиться в любом городе, где читал доктор (передвижная школа, как подобает школе тренировки стихийного мозга); и доктор любил, чтобы появлялись; бывал доволен, когда те же, отсидев в Швейцарии, оказывались сидящими в Швеции. Другие члены — не ездили: они НЕКОГДА уже ездили; проходили "КУРС", или — в будущем собирались "ПОЕЗДИТЬ", или ставили иные, столь же "ПОЧТЕННЫЕ" задания — в других "КЛАССАХ" университета, им созданного. Я говорю — "ПОЧТЕННЫЕ" задания; для иных таскаться за доктором было "смешно", и — только; для других — "ПОЧТЕНИЮ"; ибо в этом и было их классное задание, санкционированное и доктором; кроме материальной возможности играло роль задание: пройти курс; был период, когда росло убеждение, что этот КУРС кончился; человек садился на место, или — отъезжал; не ТАСКАЛСЯ за доктором. Длительность "КУРСА" — индивидуальна: для меня "КУРС" длился около трех лет; я ЧЕТЫРЕ года слушал доктора в ОГРОМНОЙ ДОЗЕ, но лишь два с половиной года слушал ТАК, как описываю: всеми "ПАРАМИ" ушей. С середины пятнадцатого года я слушал его по — другому; стояли задания других "КУРСОВ": не этого.