Андрей Белый - Воспоминания о Штейнере

Гросхайнц был смущен; он — молчал; а в центральном бюро нам сочувствовали.

И вот он приехал, узнав обо всем, он вскипел; и со всею горячностью он доказал: резолюция есть предрассудок; стиль дома Гросхайнца не портит стиль целого; а говорить, что веревки с бельем оскорбительны для Гетеанума — значит: не выяснить вовсе, что цель Гетеанума — выявить БЫТ новой жизни по — всячески; соединить "храм" и жизнь; и проект, выключающий ХРАМ из забот ежедневных, вполне человеческой жизни, — есть сантиментальность; антропософская новая жизнь осветит: и веревки с бельем вблизи здания; помнится, высказал он: "Пусть пеленки висят — тут!"

В разборе коллизии данной он не был политиком; ведь "молодежь" и Гросхайнцы при всем бытовом расхождении, служили действительному делу: без собственничества; Гросхайнц отдал дань свою: ЖЕРТВОЙ земли; молодежь — жертвой времени, сил и здоровья.

Интрига "политиков" — не удалась.

Он вживался конкретно в характер работы разной, но давал нам свободу, вмешательство сказывалось в проведении ритма работы, слагающем принципы техники; свобода же в выявлении собственной мысли при интерпретации данных им в гипсе моделей; размер их — ничтожен, а формы на дереве были огромны; в моделях не виделась грань плоскостей, ни количество их; мы же резали гранниками; и подчеркивали: пересечения плоскостей (под углами); любую из форм можно было различно понять; как сложенье — пяти, четырех, девяти плоскостей; дело руководителя группы увидеть негранную форму в граненьи, его объясняя сотрудникам группы, прочислить, на дереве числа пометить; и — вырезать; доктор не вмешивался в процесс понимания модели, являясь на архитрав, когда этот последний уже начинал выявляться; и вместе с работающими он вживался в то, что получалося от пересечения плоскостей; его совет всем: работать от плоскости, не от угла: угол сам образуется: в пересеченье; на лекциях он глубоко мотивировал метод подобной работы; уж после, когда выяснялася форма — вставала задача: уменьшить число плоскостей; иль его увеличить; и тут он являлся советчиком; ЗОРКОСТИ доктора верили; зоркость его не имела границ.

При работе "от плоскости" форма казалася непредвзятой и свежей; она вылезала сама из массива; и геометрической стабилизации не было вовсе; работа ж "с угла до угла" выявляла отчетливо: вялость и статику; в технике снятия стамезкой пластов "от угла", уже вымеренного, выявлялись [появлялись] бугры или выемки, требующие выправления, неоднократного СРЕЗА; в таком отрезанье слоев — ЗАРЕЗАЛАСЯ форма; а каждая точка огромного целого не могла сидеть глубже такого — то количества сантиметров от уровня плоскости, проведенной перпендикулярно к ее максимально высокой точке; все точки должны были в целом соотноситься друг с другом в пропорциях; если здесь снято [снять] два сантиметра, там — снять должно 40, там — 10, там — 3, там уже 60; и "зарез" в одном пункте был всюду "зарезом"; громадные формы сливались друг с другом; слитье должно было явно совпасть с инженерным заданием; мы не могли отступить от гармонии СЛИТНОСТИ; предпочитали всегда НЕДОРЕЗАТЬ, чем СРЕЗАТЬ, когда — недорез, — то исправить легко; в перерезе же важные части выкидывали, их опять надставляли: последнее не всюду возможно; и стоило ДОРОГО (трата дерева, стоимость столярной работы), в военные годы уже нельзя было везти из Америки "дуб" для лицовки наружной стены; а запасы исчерпывались.

Словом, мы, как огня, ужасались "зарезов"; вопросы практические, а не только художественные, нас на опыте выучили применять принцип доктора: плоскость вести, позабыв об "угле".

Тут ритм неожиданный вовсе из формы являлся; так в методе "плоскости" доктор отметил то именно, что он повсюду вскрывал: углы, строящие контур формы, подобны УДАРУ в стихах или НОТЕ — в мелодии; плоскость между угловыми сеченьями граней — подобна вполне поэтическим ПАУЗАМ иль интервалу; подобно тому, как впоследствии доктор отчетливо выявил значимость паузы в ритме словесном и значимости интервала, так выявил он нам [нам он] значение ПЛОСКОСТИ, паузы между углами.

Рождение формы из ритма — вот что проповедывал он.

Он всегда говорил: "Мы в процессе постройки являем стиль целого не из абстрактных заданий и не из одних, пусть глубоких, аллегорических соображений, что эта часть здания — это вот значит, та — то; мы вывариваем, так сказать, его стиль из глубины, где рассудок молчит; и — где действует творчество".

Раз он сказал: "Мы, простите за выражение, печем наш "БАУ", как пирог" [353]. Он хотел этим сказать [высказать]: целое всходит, как тесто; оно в сплетенье итогов различных усилий; сплетенье усилий, стиль целого есть неожиданность.

Волил в те дни он — вполне неожиданного стилистического оттенка, который должен был сказаться на здании; тут поступал он, как Никиш, который на репетициях концерта весьма обстоятельно объяснял музыкантам заданье свое; на концерте ж улавливал — СТИЛЬ, иль итог пониманья симфонии суммою музыкантов; и стиль тот художественно заканчивал, как дирижер.

Дирижировал постройкою доктор — так именно: каждую отрасль работы — резьбу, стекло, живопись, купол, низ, круг из колонн и т. д. — брал инструментами он; и старался явить из оркестра работы симфонию; мне было ясно: одни музыканты его понимали; и видели, куда он гнет; ну а другие ("С") старалися выявить не звук оркестра, а "тремоло" своей скрипченки в ущерб ГЕТЕАНУМУ.

Причина, медлившая темпы работы резной: мы не сразу вырезывали; мы — вырезывали вчерне; прочерчивали вторично, третично, подкрадывались к окончательной форме порой после пауз, которые длилися в месяцах; ряд репетиций; и после — экзамен, иль сдача работы; что можно отчетливо вырезать, скажем, в неделю, при дробной работе брало больше времени; так работали мы над архитравом "Марса" (названье — от колонны, внутри зала здания, посвященной "Марсу"); мы начали [начали нашу] работу на "Марсе" в апреле; Катчер руководила работами; в путанных указаниях ее было трудно понять, чего хочет она; форма — мощная, слепленная из деревянных слоев, мы срезали пласты осторожно, боясь зарезать; впоследствии же обнаружилось: надо не резать, — врубаться; наше срезанье походило скорее сперва на царапанье: ни мы не знали, ни Катчер, что делать: разметки и вычисленья отсутствовали; мы в процессе царапанья лишь упражнялись в различного стиля срезаньях: стамесками разными; каждая давала — свой штрих; от штриха изменялся стиль дерева; штрих один — выявлял вещество ткани дуба; другой — затушевывал: не было ясного выбора должных штрихов и стамесок; впоследствии нам стало ясно: в большой, лишь слегка закругленной стамеске вполне выявлялся стиль дуба (на вишне работали плоской стамеской; на буке вполне небольшой, но скругленной); во всем неуверенность и неизвестность царили тогда.