Любовь Калинина - Владимир Климов

А жизнь ее складывалась из разных полос: из Москвы – в Париж, из Парижа – в Запорожье, из Запорожья – в Москву и опять в Париж. Из Парижа в Рыбинск, а оттуда в Уфу, потом обратно в Москву и затем – Ленинград. И везде и всегда она налаживала домашнюю жизнь, хотя это требовало больших усилий. Так было и в Запорожье…

Чтобы избежать знойного южного полудня, мама вставала рано, хлопотала по хозяйству и готовила нам с папой незатейливый завтрак, чаще всего любимые отцом яйца «всмятку» или яичницу. Отец уходил на работу с заводским гудком, к восьми часам утра. А мы с мамой отправлялись на запорожский, типично южный базар. Он был совершенно не похож на чистенький рынок бульвара Сен-Мишель, но поражал своим изобилием. На пыльной площади – горы овощей и фруктов, громоздившихся на кошмах, среди которых на маленьких складных табуретках сидели продавцы. Рядом стояли возы с арбузами, дынями и другими дарами, которыми так богата украинская земля.

Летом 1931 года производство зерна резко упало – результат коллективизации, а роль подсобных хозяйств значительно возросла. Иметь приусадебные хозяйства пока не запрещалось. Щедрая земля вознаграждала усердных хозяев добрым урожаем. Мяса не было, но рыбу, кур, цыплят, уток продавали в большом количестве. Живую курицу хозяйка вытаскивала из тени, поила водой, чтобы она не подохла на жаре, и начинала расхваливать свой товар. Торговались на базаре до хрипоты. Мама этого не умела и, до отказа наполнив кошелки разнообразной снедью, с трудом тащила их домой.

Больше всего хлопот доставляли куры – холодильников ведь не было. Их продавали живыми со связанными лапами. Дома развязывали и отпаивали водой. Мне их было очень жалко. Потом приходил дворник, забирал курицу и приносил ее уже без головы. Мама долго и тщательно ощипывала ее, в конце концов и я научилась это делать.

Папа почти каждый день приходил обедать во время рабочего перерыва. По дороге вытаскивал меня, разгоряченную игрой с друзьями, из какой-нибудь траншеи и приводил домой. Мама всплескивала руками – такая я всегда была чумазая, обливала теплой водой, нагретой на керосинке. Помню, что за все лето у папы был один настоящий выходной, который мы провели на Хортице – зеленом острове посередине Днепра. Долго еще в семье рассказывали смешную и забавную историю этого путешествия…»

В Запорожье летом 1931 года Владимира Яковлевича застало известие о смерти матери. Так уж распорядилась судьба, что сначала отец, а теперь и мать покинули этот мир в тот момент, когда их старший сын был далеко. Владимир не смог проводить отца в последний путь. Но уж с мамой он решил попрощаться непременно, чего бы это ему ни стоило. И Климов добился разрешения на командировку в Москву. Прасковью Васильевну хоронили по православному обряду всей многочисленной родней, как московской, так и владимирской. Сначала отпели в церкви, а потом вся процессия смиренно, с поникшими головами шла за гробом, который медленно, на лошадях, приближался к последнему пристанищу. Похоронили Прасковью на Калитниковском кладбище, рядом с мужем, когда-то привезшим молоденькую девчонку в столицу, так и не заменившую ей утраченной малой родины…

Вопреки предположениям, что пробудут на Украине не один год, Климовы вернулись в Москву, как только было налажено серийное производство нового мотора М-22 – доработанного варианта лицензионного французского двигателя «Юпитер».

Еще летом 1930 года, вернувшись из Франции, Владимир Яковлевич узнал, что обсуждается объединение нескольких отделов НАМИ, ВИАМ и ЦАГИ. Он считал, что это правильное решение, дающее возможность подготовить кадры и повысить уровень конструкторских разработок. В декабре 1931 года было принято постановление об осуществлении этого объединения. И когда в конце лета 1931 года Владимир Яковлевич побывал в Москве, увидел, что создание института авиадвигателестроения (ИАМ) шло полным ходом. Этим занимались известные конструкторы и ученые. В вышестоящей организации он узнал, что его кандидатура рассматривается на должность заведующего отделом ИАМ. Он был рад вернуться к конструкторской и научной деятельности. Тем более что на Украине Владимир Яковлевич выполнил поставленную перед ним задачу.

О запорожском периоде конструктор Климов написал так:

«Работу за границей закончил в июне 1930 года и по возвращении был направлен распоряжением Реввоенсовета на завод № 29 для помощи по внедрению в производство лицензионного мотора М-22 (тип „Юпитер”). Здесь работал начальником технического контроля – 5 месяцев и помощником директора по технической части – 8 месяцев.

Из работ в части конструкции могу отметить:

Переделка конструкции учебного мотора. В момент моего вступления в должность на заводе изготовлялся мотор М-11. Работа мотора была явно неудовлетворительна. Под моим непосредственным руководством конструкция была переделана главным инженером завода товарищем Назаровым и внедрена в производство под маркой М-11В. Этот последний мотор был признан УВВС вполне удовлетворительным, и завод 29 получил благодарность УВВС за качество этого мотора.

2. Выпуск мотора М-22. Заводом 29 был принят к постройке мотор М-22 по типу „Юпитер” со всеми переделками, внесенными в конструкцию за границей по нашим требованиям. Под моим непосредственным руководством происходили испытания первой опытной серии моторов, доделка ее и выпуск. В этой законченной конструкции мотор М-22 считается одним из лучших моторов советского производства, за качество которого заводом 29 получена также благодарность.

В декабре 1931 года был освобожден от должности технического помощника директора завода 29 и возобновил работу в ЦИАМ – начальником отдела бензиновых двигателей и в МАИ – руководителем кафедры проектирования авиадвигателей».

Не дожидаясь зимних холодов, Владимир Яковлевич решил перебираться с семьей в Москву. Они с большим трудом сумели выехать из Запорожья. Вокзал был забит ожидающими отправления, а составы шли не останавливаясь, практически без свободных мест. Вся крестьянская Русь была поставлена дыбом, из конца в конец страны перемещались раскулаченные исконные хозяева земли и вечно неимущие сторонники всего нового. И весь этот разноликий растревоженный улей, растиражированный не только по вагонам, но и по всем привокзальным площадям, тут же набрасывался на кассиршу, как только она объявляла о наличии нескольких мест в прибывающем поезде.

Вот уже пятый состав за четыре часа ушел на Москву, а Климовы все стояли на перроне, теряя последнюю надежду на сегодняшний отъезд. И когда кассирша в очередной раз выкрикнула: «Есть три билета на подходящий поезд», – Владимир Яковлевич, перехватив умоляющий взгляд дочери, быстро достал из портмоне всю имеющуюся наличность, и тугой рулончик полетел над головами в сторону кассирши. Климов был высок, не заметить его броска кассирша не могла – и, поймав деньги, тут же кинула ему заветные билеты. Ирочка в полном восторге протискивалась сквозь толпу за широкой спиной отца к такому прекрасному обшарпанному поезду. И свободная полка в душном грязном вагоне, на которой еле разместились Климовы, показалась ей ничуть не хуже того бархатно-золотистого купе, в котором совсем недавно они отправлялись во Францию. Это была новая Россия, новая действительность, в которой не было места пульмановским вагонам и пошлым излишествам.