Валерий Ковалев - Морской ангел

– У одной чахотка, а вторая с прижитым от немца дитем, – завершил сообщение Петька.

– Клята вийна, – вздохнул старик, а в Диме шевельнулась ненависть.

Затем мылись в потрескивающей от жара бане.

– Ну и розмалювалы тэбэ, – удивлялся Богдан Захарович, глядя на наколки Дима. – А ото хто з трубою и лентами, чи ангел?

– Точно, – рельефно блестя мышцами, орудовал мочалом старшина. – Морской ангел.

– А у тэбэ Пэтро художеств поменьше, – покосился на внука дед. – Затэ дуже гарна русалка. И така цыцяста.

– На кораблях любят искусство, дедусь, – обрушил на голову шайку воды тот. – Хотите, расскажу анекдот, наш, севастопольский?

– Давай, – благосклонно кивнул головой Богдан Захарович. – Послухаемо.

– Значит так, – сделал серьезное лицо Петька. – Доставляют в госпиталь раненого моряка с частично оторванным концом и сразу на стол, в операционную. – А там женщина-врач и две сестрички. Глядят, на остатке хозяйства синеют буквы «…ля». «Это ж надо, – удивляются, – не иначе выколол имя любимой девушки. Только вопрос, какое?» Ну, врачиха как старшая и спрашивает: «Товарищ краснофлотец, а какое у вас там было имя – Оля, Поля или Валя?» А он в ответ: «Там было – пламенный привет славным ивановским ткачихам от доблестных моряков Севастополя!»

– Породистый був хлопэць, – утер выступившие на глазах слезы дед. – Знай хлотськых!

– Ну что, а теперь подымем градус? – рассмеялся Дим, черпнув холодной воды из бочки.

– Можно, – кивнул Богдан Захарович.

В сыром тумане мелькнул черпак, и каменка взорвалась паром. Кряхтя и ухая, все принялись охаживать себя вениками. Чуть отойдя от бани, славно отобедали. В небе проглянуло солнце, с крыш капало.

Зима установилась морозной.

Вскоре после отъезда Петьки запуржило, а когда двое суток бушевавшая метель прекратилась, окружающий хутор ландшафт неузнаваемо изменился. Буераки и поля оделись волнами сугробов, верхушки деревьев в лесу накрылись снеговыми шапками. Иногда, в лунные ночи, где-то далеко выл волк, а днем на рябине у бани весело прыгали снегири в красных рубашках.

– Як ты насчет охоты? – поинтересовался однажды дед Богдан у Дима, когда, закончив утренние дела, они завтракали молоком и гречаниками [132]на сале.

– Да как-то не доводилось, – пожал плечами Дим. – Я вырос в городе. Хотя попробовать, конечно, можно.

– Так давай попробуемо, – утер рушником усы хозяин. – Пользительно для здоровья и опять же приварок.

После завтрака, когда они убрали со стола, дед Богдан ушел в свою комнату, откуда вернулся с двустволкой в руке и кожаной, звякнувшей металлом сумкой.

– Ось тоби «тулка», а ось знаряддя до нэи, – положил все на стол. – Зараз сходжу за другою.

После чего напялил на себя кожух с шапкою и вышел.

Через некоторое время вернулся с русской «трехлинейкой в руке и пузырьком машинного масла.

– Солидный у вас арсенал, – присвистнул Дим. – А если найдет милиция? – Кивнул на винтовку.

– Цэ вряд ли, – положил ее на лавку хозяин. – Храню у надежном месте з двадцатых.

Затем они тщательно вычистили оружие, проверив боеприпасы (к ружью имелись два десятка снаряженных патронов, а к винтовке три запасных обоймы), вслед за чем дед слазил на горыще [133]и сбросил оттуда две пары самодельных лыж – свои и Петькины.

На следующее утро, задав буренке сена и оставив Черта охранять хутор, оделись потеплей и двинулись в лес. Дед Богдан с ружьем впереди, Дим с винтовкой сзади.

Чем дальше они угодили в глубину, тем больше появлялось следов. Самых разных.

– Оцэ заяць, – указывая палкой на одни, поучал спутника старик. – Цэ – лиса, а ото, стричка пид ясенем – куропатка. Звиря описля вийны у днипровських пущах багато.

Спустя час на кустах шиповника Богдан Захарович сшиб фазана, а на втором – Дим, стреканувшего от лежки зайца.

– Прицельно бьешь, – одобрительно кивнул старик, наблюдая, как тот цепляет добычу на пояс.

– Хорошие учителя были, – сдвинул на затылок шапку Дим. – Ну что, теперь давайте я впереди? Снег глубокий.

К полудню вышли на поросшую хвойными деревьями возвышенность.

– Ну што? – давай пэрэкусымо чим Бог послав? – сказал старый солдат. – Тут гарнэ мисто.

Место действительно было красивым. Вековые, с золотистыми стволами сосны, внизу искрящийся инеем лес, а за ним в серебристом мареве, синевато отливающий льдом Днепр, уснувший на зиму.

Сняв заплечные мешки, быстро соорудили из валежника костерок и, выстругав по шпичке, поджарили на них сала.

– Вкусно, – сказал Дим, заедая его черным сухарем, на который, скворча, капал сок с зарумянившегося кусочка.

– А что, Богдан Захарыч? – расправившись со своей порцией и глотнув холодного чаю из фляжки, кивнул он на прислоненную к сосне винтовку. – Она у вас никак еще с Гражданской? Казенник граненый.

– Бэри бильше, – неспешно жуя, ответил старик. – Прывиз з Импэриалистычнои.

– А на прикладе семь зарубок, это боевой счет?

– Ну да. Двох австрияк вбыв на перший вийни, трьох белогвардийцив на другий. А останни дви – хвашисты.

– Так вы что, воевали и в эту?

– Та ни, – бросил шпичку в костер и потянулся за флягой дед Богдан. – Був звязным у партызан, а потим при обози.

– Ясно, – сказал Дим, проникаясь к нему все большим уважением.

Под Новый год на розвальнях, запряженных буланой лошадкой, снова приехал Петька вместе с матерью. Привезли хуторянам куль муки, корзину яиц и немного картошки.

Надежда Марковна перестирала в бане все белье, а парни доставили из лесу елку. Источавшее аромат праздника деревце украсили гроздьями калины и несколькими нашедшимися в сундуке, разноцветными лентами.

Новый год встретили в тесном семейном кругу, с дедовой грушовкой, украинскими варениками со сметаной и дарами леса: медом и запеченным с сушеными грибами зайцем.

Утром, оставив Надежду Марковну с дедом на хозяйстве, Петька с Димом отправились на рыбалку. С собой взяли «тулку», два рогожных мешка, пешню и… дубовый, наподобие кузнечного, молот с длинной рукояткой.