Сергей Есин - Дневник, 2005 год [январь-сентябрь]

Но эту повесть нашел я и в сборнике, который называется "Портрет антисемита". Здесь же есть еще огромное эссе на эту тему, читать, наверное, не стану или отложу на неопределенное время, пока не возникнет "струя". Воистину, кажется, без проеврейского материала повести или романа Нобелевскую премию не получишь, да и крупным писателем не станешь, это как условие игры. Все исключения из правил, как известно, лишь подтверждают основной закон.

6 февраля, воскресенье. Начал новый, на звуковых дисках, самоучитель по английскому языку, именно поэтому долго гулял с собакой. В памяти у меня одно высказывание Кати Чаковской, которая сказала мне, когда я в одну из летних ночей побывал у них дома, оглядел кабинет члена ЦК и вспомнил, что тот владеет английским. Катя тогда сказала, что это его вечная заноза: он всю жизнь учит язык и мало-мальски выучил только в конце. Теперь начну думать: лишь бы на английском не заговорить! А ведь среди слитной массы звуков я начал воспринимать отдельные слова, вернее, как и во время разговора по-русски, возникает в голове какое-то смутное понимание.

Утром по первому каналу показали передачу о гибели Сергея Есенина. Здесь, совершенно очевидно, почти доказанная версия убийства Есенина. Оказалось, то ли он сболтнул перед отъездом в Ленинград, то ли у него действительно был оригинал телеграммы Каменева, который тот посылал отрекшемуся от престола брату Николая Михаилу. Первому гражданину России! Сталин для своей политической борьбы вроде бы эту телеграмму искал. Первый канал не совсем сошел с ума, формально все это направлено как бы против столь нелюбимых ГПУ и Сталина, но за этим и Николай Эрлих, "с которым у Есенина были столкновения на почве антисемитских высказываний", и Троцкий, который опознал себя в железно-несгибаемом герое-комиссаре со своеобразной фамилией в одной из поэм Есенина, — тенденция другой литературы, к которой иные товарищи только что оказались допущенными и уже торопились в быстрые классики. Нелюбовь и даже враждебность к творчеству Есенина лучше всего доказана на примере "любимца партии" Бухарина. Здесь, в первую очередь, его доклад на учредительном съезде Союза писателей. Вот тебе и женитьба на юной Далиле, дочери партийного товарища. О, эта ночная кукушка со своими представлениями о культурном процессе и литературе!

Созвонился с С.И. Лыгаревым. Вчера он ездил в милицию, забрал оттуда Юру Серебрянника, запер его в пустой комнате, дал 100 рублей, чтобы его накормили. Вечером приехал отец Юры и увез его в Пензу. Вот таки дела… Как его учить дальше? А парень очень не без способностей.

Говорил с Прониным, который дал мне удивительную идею для пьесы.

6 февраля, воскресенье. Вечером пошел на концерт Олега Погудина. Позвал меня Леня Колпаков, у которого с Погудиным свои дружеские и свои принципиальные отношения. Мой интерес к певцу возник на вечере вручения ему, как одному из лауреатов, "Хрусталъной розы Виктора Розова", где он спел, и я сразу вспомнил его прекрасный русский тенор, слышанный мною как-то по телевидению, вспомнил его несуетливую манеру исполнения, очень традиционную и по-своему возвышенную.

Теперь относительно Колпакова и певца. Оказывается, Колпаков два раза — сначала перед министром культуры Швыдким, а потом перед министром культуры Соколовым — ставил вопрос в "Литературной газете" о звании Заслуженного артиста России для Погудина: "Вы уже и группе "Нана" раздали это звание…" В общем, 27 декабря президент наконец подписал указ о присвоении Погудину звания, и, собственно, по этому поводу мы оказались в Большом зале имени Чайковского.

Скажу, что еще раз был поражен этим прекрасным залом, который в подробностях разглядел. Вспомнил Мейерхольда, для которого и строилось это помещение, и многое другое: концерт Галины Олейниченко, который я помню до деталей, концерт Святослава Рихтера, Доронину, читавшую здесь стихи Цветаевой и Есенина. Но с особым чувством я разглядывал герб Советского Союза, висящий над сценой, — ведь вот повисит, наверное, до первого ремонта, а потом исчезнет… И как при советской власти мы раскапывали — в книгах ли, в интерьерах общественных зданий, в устных рассказах — обломки предыдущей эпохи, эпохи царского режима, его культуры и обычаев, как с Библией знакомились по вкраплениям в художественные произведения, откуда уже нельзя было их изъять, так же, думаю, настанет время, когда и скрывшаяся Атлантида советской власти будет разыскиваться потомками.

Я хочу написать статью относительно маленького казуса: в одном из переулков, по каким я езжу на машине из дома в институт, раньше стоял одно- или двухэтажный домик с прилепленной к стене мемориальной доской: здесь жил первый переводчик "Капитала" Скворцов-Степанов и здесь же бывал у него Ленин. Снесли дом, выстроили на его месте большое и доходное здание — и улетела доска… Когда в новом доме появятся признаки жизни, я обязательно напишу, как в культурном отношении мелеет Москва. Кто-то борется с Лениным и "Капиталом", а меня в данном вопросе волнует то, что книга Маркса очень много сделала для общественного мнения в России, и ничего так не соединяет человека с историей, как живые и конкретные её вехи, например, эта возможность показать, кто такой был Степанов, кто был Ленин, сколько ему было лет, когда он приехал познакомиться с переводчиком "Капитала". Таких возможностей у современного молодого человека скоро уже не будет. Вот такие мысли приходили мне в голову, пока Погудин пел, а я разглядывал белый герб Советского Союза.

Погудин пел романсы на слова Пушкина, ведь скоро 10 февраля, день гибели поэта, и концерт был в этом отношении тематическим. Огромное количество молодых и пожилых женщин было в зале, а потом они шли с цветами к сцене, и трогало, что несли они не заказные дорогие букеты, а один-два цветка, две-три розочки или гвоздики, так сказать, личная жертва на алтарь божества. На этот раз, мне показалось, обнажился не очень большой диапазон и актерских приемов, и интонаций певца. Тематический принцип заставил взять не самые знаменитые романсы, а набрать их массу, и возникло ощущение, что все это написано каким-то средним композитором XIX века. И тем не менее приобщение к возвышенному, к культуре было. Кого любит современный поэт и современный эстрадный певец? Какую-то девочку, какую-то Прасковью из Подмосковья, какую-то свою подругу. Это все женщины, лишенные женской загадочности, таинственности обаяния и красоты. У Погудина же, вслед за Пушкиным, за авторами тех песен и романсов, которые он поет, женщины были особо возвышенны: это "Алина", это "Нина", это "Мой друг" — те невыразимо прекрасные женские облики, с которыми было связано имя Пушкина. Наши современные поэты, в своем стремлении во что бы то ни стало дойти до конца, до "естественного", не знают удержу. Пушкин, предположим, тоже мог бы в письме к Вяземскому написать кое-что нелицеприятное об Анне Петровне Керн, но он написал: "Я помню чудное мгновенье"!