Сергей Есин - Дневник, 2005 год [январь-сентябрь]

Домой приехал около 11, вероятно буду плохо спать, после разговоров с Петром Алексеевичем у меня всегда бессонная ночь.

Вечером звонила Наталья Дмитриевна Дементьева, вечный ходатай за всех. Я чрезвычайно люблю ее за эту черту. Умерла вдова Даниила Андреева, сына писателя Леонида Андреева и автора книги "Роза мира", не изданной при его жизни, но захватившей внимание многих с 90-х годов прошлого века. Она уже давно ослепла, но тем не менее подписывала письма в инстанции, хлопоча поставить на здании Литинститута мемориальную доску своему мужу, окончившему здесь в 20-х годах первые Высшие гослиткурсы. Боря Тихоненко, подготовивший к изданию Справочник выпускников, считает эти Гослиткурсы, как и предшествующий им Высший литературно-художественный институт, созданный в 1921 году Валерием Брюсовым, предтечами нашего института. Это удлинило бы его родословную более чем на десятилетие, и в 2006-м мы могли бы отметить уже 85 лет от начала воспитания литературных кадров в Доме Герцена.

5 мая, четверг. Последние дни писал письма — Гале Ахматовой, которая пишет мне значительно чаще, чем я ей, а я скорее отписываюсь; Т.В.Дорониной, по поводу передачи радио "Маяк", слышанной мною в машине. У современных средств массовой информации с их интерактивными опросами и обратной связью порой бывают промашки: критики восхваляют одно, а слушателям нравится другое. Так и тут. Слышал восторженный отзыв радиослушательницы по поводу спектакля во МХАТе, игры самой Дорониной — и написал ей об этом. Написал также письмо в Китай, подготовил книжки для отсылки, но наша бюрократическая машина, включая и институтскую, прокручивается так медленно, работа воспринимается не как заканчиваемый в какой-то срок творческий акт, а как некая лента скучных дел, которые длятся бесконечно. Написал также поздравление в Гатчину — у кинотеатра юбилей, который почти совпадает с Днем Победы, разница лет в пять. Написал письмо в Китай, в издательство "Народная литература", шолоховские дни надвигаются, и мы, наверное, их пригласить и всё организовать не успеем.

Потом вместе с Максимом поехали на Новодевичье кладбище на похороны Аллы Александровны Андреевой. У нас со стороны двора висит мемориальная доска, посвященная памяти Даниила Андреева. Я помню, как я, не соглашавшийся на разные мемориальные доски, сразу же сдался, увидев эту замечательной интеллигентности женщину, физически, при полной почти слепоте, беспомощную, с кучей петиций в подрагивающей руке. Если интеллигентность — аристократия бедных, то я такую интеллигентность принимаю. Смерть А.А.Андреевой была трагической — в квартире что-то замкнуло, загорелось, она пыталась подползти к двери, чтобы уйти от пожара… И представить себе невероятно ужас старого слепого человека!

Итак, повод очень грустный, но приехали немножко рано. За 15–20 минут мы с Максимом обошли большую часть нового отсека Новодевичьего. Здесь лежат люди, хорошо мне знакомые, их жизни составляют часть моего духовного существования. В юности здесь все было для меня легендой — Гоголь, Станиславский, Собинов, Аллилуева… Теперь лежат хорошие знакомые: Ладынина, Лучко, другие. Вот она, наша подлинная история. Поразило большое количество не по чину монументальных, огромных памятников — в этом есть даже какая-то нескромность, казалось, даже со стороны самих покойников, их родни и той группы людей, которые эти памятники воздвигали. Огромный бронзовый памятник, например, поставлен Борису Брунову — ничего подобного нет ни у Маяковского, ни у Москвина, ни у Чехова. Мы попали на кладбище в дни, когда только что прошли какие-то юбилейные передачи об Улановой. Как хорошо сделан ей памятник, хотя и крупный, но такой живой! Могила, куда захоронили А.А.Андрееву, в самом конце кладбища, у стены. Здесь кладбищенская тишина, но в этой специфической тишине раздаются чирканье троллейбусных дуг по проводам — это уже из той жизни. Я заглянул в могилу (а это делать опасно) и увидел глубокое, просторное, тянущее к себе пространство.

Наконец, появилась процессия во главе с батюшкой, здесь же, у могилы, отпели усопшую. Было человек сто, лица все смутно знакомые, определенно знакомый только Андрей Битов. Отпевание каким-то образом на меня подействовало. Все очень тяжело, видимо, переживал Максим, он поклонник "Розы мира". Когда служба закончилась, он положил на могилу две розы, красную и белую. У покойной, оказывается, была книга воспоминаний. Я уже давно примериваюсь написать о писательских женах — может быть, прочту книгу Андреевой и напишу обо всех известных мне женах писателей.

6 мая, пятница. Довольно долго говорил с Левой о китайской литературе, а потом, как ни странно, разговор соскользнул на преподавание нашей. У меня уже давно возникла мысль, что наша школьная, да и университетская программа, с ее поверхностным обучением вроде бы всему, это профанация и самого прекрасного, выраженного в слове, и основ педагогики, главная задача которой снабдить определенными навыками молодого человека, соединить его с сегодняшним днем. Мы же, позволяя нашим честолюбивым преподавателям говорить о чем угодно, снабжаем учащихся лишь кучей литературных анекдотов. И в жизнь им идти не с чем. Я считаю, что надо заканчивать эти "разговоры обо всем". Из огромного корпуса русской литературы надо выделить шесть-десять главных произведений и внимательнейшим образом их изучать, медленно с отрывками наизусть, со знанием текста и персонажей. Я готов обозначить этих основных авторов. Бесспорны здесь "Слово о полку Игореве", Ломоносов, наш многосторонний гений, Пушкин, проза Лермонтова, из которой родилась вся русская проза, Достоевский, Толстой, Некрасов, Шолохов. Серебряный век, обэриуты, модернизм, жвачка сегодняшней литературы — все это пусть ищут, если имеют к этому склонность, и изучают сами. Подобный список литературы способен интегрировать и сплотить нацию. Молодой человек будет вооружен не только общей духовной концепцией, которая всегда была у интеллигенции, но и целым рядом речений, образов, моделей поведения. Опять прибегаю к помощи остроглазого Лао Шэ, который будто бы цитирует туземца Кошачьего города:

"…чем вызван крах нашей системы образования? Думаю, что утратой нравственного начала. Едва новые науки появились у нас, как их стали использовать только для наживы, для создания всяких ценных безделушек, а не для познания истин, которые можно передать потомкам. Это подорвало главнейшую основу воспитания — обязанность наставников формировать личность, развивать способность к самостоятельному мышлению… Принципиальности не было ни у императора, ни у политиков, ни у народа — естественно, что страна обеднела, а в стране, где даже едят не досыта, люди еще больше теряют человеческий облик. Но это не оправдывает воспитателей. Они должны были понимать, что страну можно спасти только знаниями и высокой нравственностью… Возможно, я предъявляю к ним чрезмерные требования. Все люди боятся голодной смерти — от проститутки до преподавателя; я, пожалуй, не имею права упрекать их. Однако есть ведь женщины, которые готовы умереть, но не торговать собой. Так почему же мои соотечественники, занимающиеся воспитанием, не могли стиснуть зубы и сохранить в себе хоть каплю человеческого достоинства?"