Сергей Есин - Дневник, 2005 год [январь-сентябрь]

Но сначала о министре и руководителе федерального агентства. Сидели рядышком. А в интернете выставлено интервью Соколова: "Иск направлен в Таганский суд, — коротко сообщил г-н Соколов, через паузу добавив: — Мне в иске, по сути, предлагается воспроизвести опровержение сказанных мною в эфире ТВЦ слов, тем самым во всеуслышанье заявив, что отныне я тешу себя иллюзиями о полной непогрешимости чиновников федерального агентства по культуре; однако моя позиция всем известна, она не изменилась".

В повестке дня стоял вопрос о работе в Новосибирской области по реализации Закона N 131 от 6 октября 2003 г. Практически о том, что станет, в том числе и с культурой, после разрушения старой системы ее организации. Среди прочего это и подчинение ее местному самоуправлению, и финансирование на том же уровне. Говорили довольно много. Когда появлялся на трибуне кто-нибудь из молодых, мне хотелось получить синхронного переводчика, по крайне мере про себя я переводил их речи на русский язык. Особенно хорош был Александр Михайлович Лавров, директор департамента бюджетной политики Минфина. Я отчетливо понимал, как подобным новым бюрократам-технарям люди старшего поколения мешают выстраивать их замечательные головные схемы. Что все это затеяно с целью сократить затраты на культуру, очевидно. В этом отношении почти все выступающие говорили не о том, как развиваться дальше, а о том, чтобы спасти хотя бы то, что было. И все это выдается за реформы!

Про себя я на всякий случай готовил свое выступление, которое не состоялось. У меня были такие тезисы. Объясните мне, если бы мне было шесть лет (это цитата), хорош ли 131-й закон. Потом я говорил бы о библиотеках, и о необходимости семинара — все хотели методических семинаров — в первую очередь для руководителей. Безграмотность, идущая от руководства, распространена и внизу. Ряд руководителей, которых заставили культуру финансировать, решили передать библиотеки и музыкальные школы в минобраз. Дело не в том, что, скажем, гатчинская библиотека пополняется в основном из того, что я отсылаю подаренные мне издания. Но и купить книгу в городе негде. Книжная торговля в город, где меньше 100 тысяч населения, не приходит. Прежнее же книгораспространение разрушено. Писать дальше скучно.

Вопрос о рассекречивании архивов. Тут сталкиваются разные интересы — государственные и частные. Много глупости и беззакония. Мне иногда кажется, что над архивами так трясутся, потому что боятся прецедента: слишком рано начнут рассекречивать архивы сегодняшнего действия.

В институте. Видел Ю.И. Минералова, который рассказал мне свою версию о пасквиле в интернете.

Гриша Назаров получил двойку по русской литературе. "Сергей Николаевич, что делать?" Я посмотрел в его стихи — это настоящее. Пришлось обращаться к испытанному для талантливых двоечников приему: апелляции. К счастью, Ю.И. Минералов и Леша Антонов смилостивились, поставили 32 балла. У Гриши 95 баллов за этюд, — может быть, и пройдет.

Опять был стычка с родителями 15-летнего мальчика, которому Толя Королев поставил лишь 32 балла за этюд — нечто о телевидении, — видимо, сочтя его домашней заготовкой. Родители принесли мне его уже отпечатанным на компьютере. Где взяли? По памяти мальчик продиктовал? Надо проверить, есть ли в деле черновик? Если нет, появление текста у родителей становится совсем странным. Это четвертый или пятый конфликт с родителями. По крайней мере — их недовольство и всё опять то же самое в дальнейшем. Понятно? Полный от болезни ли от перекорма папа в конце воскликнул: "Надо уезжать из этой страны!". Вообще-то мальчик не сдал и русский устный. Но папа считает, что, хоть мальчику и пятнадцать лет, он уже драматург. Его пьесы шли в самодеятельности. Каждый пятнадцатилетний мальчик — русский писатель. Будьте уверены, если бы я или Королев любой текст этого мальчика нашли, как стихи Гриши Назарова, суперталантливыми, уж как-нибудь мы сумели бы что-то сделать с его двойкой. У нас есть испытанный прием: апелляция и ошибка преподавателя. К чести Гриши, после экзамена он пошел в библиотеку и прочел все, что о стихах Бунина раньше не знал.

Вечером приехал из Федоровского центра Саша Мамай. Ему пересадили роговицу за 20 тысяч рублей. Он проживет у нас еще неделю, будет заказывать контактные линзы на второй глаз. Мерку снимают в клинике в Сокольниках, а сами линзы готовят в США. Радоваться ли, что хоть что-то стало достижимым, или печалиться, что достижимым это стало лишь для богатых?

2 августа, вторник. Во-первых, пришли результаты письменного экзамена по английскому языку у переводчиков, они довольно безутешны. Под моим нажимом одной барышне поставили 32 балла, она наверняка не проходит, но девочка, по отзывам, очень хорошая. Двоек несколько, мне всех, естественно, жаль, но сделать ничего не могу.

Утром же меня взяли в осаду представители Краснопресненской управы и проектанты. Все они с поразительным упорством желают проложить газ для кафе "Пушкинское" через Литературный институт. Была представительница префекта Центрального округа, довольно милая женщина, которой я объяснил на местности, где они собираются работать с бульдозером и что мы — и город — при этом теряем. В том числе губим и несколько деревьев. Полное ощущение, что везде и крепко проплачено. Уж столько горячих заинтересованных лиц, так все готовы пойти на любые нарушения! После разговора у меня стало плохо с сердцем. Но разве кого-нибудь без затрат адреналина убедишь! Однако на этом не закончилось: завтра, совершенно измученный после собеседования, я поеду к пяти на совещание к префекту, вечером пришло по факсу приглашение. Я отчетливо понимаю, что дело мною будет проиграно, потому что, повторяю, полное ощущение немыслимых взяток, но важно не сдаться без боя!

Днем вместе с СП. подготовили "ценник" для собеседования.

Был Женя Рейн, отпрашивался на неделю в Нью-Йорк на публичные чтения в Национальной библиотеке. Ему за выступление дают 800 долларов и покупают билет. Мне так больно на него смотреть, он без денег, ждал открытия столовой, чтобы поесть. Один из крупнейших современных поэтов. Рассказывал, что Кушнер почти оглох. Напомнил мне эпизод, описанный мною в "Литературной газете", и все же спросил: правда ли, что Саша в Париже… Я сказал, что правда. Женя подарил мне крошечную книжечку с двумя повестями Виктора Гроссмана — "Еврейская попадья" и "Почетный академик". Одна о Пушкине и другая — о Чехове. Много интересных, тактично вставленных в текст исторических подробностей, ожившая эпоха. Запомнилось, жалко, что я этого не читал ранее.

Утром Толик отвез B.C. в больницу. Ее кладут в связи с ее вечерними температурами. Она мне уже несколько раз звонила: где у нее в сумке лежит то, а где другое? — собирал ее, естественно, я, спрашивала, как найти.