Валерий Могильницкий - Безымянные тюльпаны. О великих узниках Карлага (сборник)

В это время он повстречал в книжном магазине на Невском проспекте писательницу Эмму Хейфец, влюбился в нее. Вспоминая те дни, М. Слонимский в «Книге воспоминаний» (Москва, 1966 год) написал о Выгодском:

«Он ничего не умел скрывать. Хитрость была чужда ему. И когда вдруг он стал исчезать по вечерам, а потом возвращался растерянный, сияющий, склонный уже не переводить чужие стихи, а писать собственные, то легко было нам догадаться, что такое приключилось с ним. И вскоре он познакомил нас со своей женой, отчество которой нас не заинтересовало. Попросту Эмма, новый наш друг и товарищ». Добавлю, что Эмме он посвятил стихотворение в первой книге своей поэзии «Земля».

Жили они в холодной комнате в Доме искусств, но невидимый очаг любви согревал их. Это было самое плодотворное время для них. Выгодский пишет свою знаменитую книгу «Литература Испании и Испанской Америки. 1898–1929». Хейфец [6] после брака — Выгодская. Прим. В.М. — документальную повесть «Приключения Марка Твена». Обе книги выходят большими тиражами. Выгодскую принимают в члены Союза писателей, Давида Исааковича избирают председателем испано-американского общества переводчиков.

Вскоре молодая семья перебирается жить в дом на Моховой улице. Квартира Выгодских стала пристанищем для молодых поэтов и прозаиков. Собственно говоря, это была не квартира, а большая библиотека. Книги всюду: на подоконниках, на полках, даже на полу до самого потолка. Здесь, среди книг, и продолжалась большая любовь Выгодских. Давид Исаакович был старше Эммы на девять лет, он был опытным литератором, хорошим стилистом и всячески помогал своей подруге в издании новых книг. По его совету Эмма стала писать документальную повесть о жизни автора «Дон Кихота», испанского писателя Мигеля Сервантеса. Все знали его знаменитую книгу, но сведений о самом авторе — с гулькин нос. И вот Выгодские взялись за поиск подробностей биографии великого Сервантеса. И открыли для себя не просто человека с пером, а доблестного воина, мужественного моряка, солдата Испании, храбро сражавшегося с турками. Вся жизнь его, образно говоря, — морские бои, обстрелы, пираты, подвиги… Особенно отличился Сервантес в Лепантском бою. Вражеские пули ранили его в плечо и грудь, но он продолжал сражаться с турками, пока не потерял сознание. Сам главнокомандующий флотилии, дон Хуан Австрийский похвалил Мигеля за храбрость, велел выдать ему прибавку к жалованью. Но левая рука, поврежденная, навсегда повисла. И что вы думаете? Несмотря на это, Сервантес снова рвется в бой…

Его называли храбрым кабальеро. Он бился на Корфу, в Тунисе. Он защищал крепость Голету и форт возле нее на африканском берегу. И даже когда в Алжире Сервантес попал в плен, он не успокоился, устраивая побеги пленников из змеиных ям, где их держали в холоде и голоде.

Когда Сервантес вернулся в Испанию, он сказал брату:

— Вот теперь я буду писать, Родриго. Мне есть что сказать людям. Я потерял левую руку, но ведь цела правая!

Многие читатели России ничего не знали о славной биографии Сервантеса, его считали вздорным фантазером, писателем с больным воображением. Выгодская доказала, что за этим «воображением» была большая жизнь, полная отваги и героизма. И она говорила молодым: не спешите, прежде чем хвататься за перо, писать, надо прожить долгие годы, надо пройти сквозь огонь и пекло, надо познать жизнь во всем ее многообразии. Только вобрав в себя житейский опыт, много увидев и узнав, берись рассказывать об этом людям. Иначе будет сплошная фальшь, далекая от истины…

Свое произведение о Сервантесе Выгодская назвала «Алжирский пленник». И оно покорило читателей правдой жизни, простым и чистым языком, большой любовью к Сервантесу, страницы биографии которого Эмма впервые открыла людям.

Слава пришла к молодой писательнице. Но вскоре жизнь ее омрачили черные тучи сталинизма. Ее доброго Давида арестовали по навету завистников.

Давид Исаакович чувствовал, что за ним должны прийти чекисты как за врагом народа — бухаринцем, он стал часто посещать порт, уточнять, какие куда корабли идут, как попасть на них. Он намечал бежать из кровавой России в Испанию или Латинскую Америку, боялся, что его арестуют прямо тут, на причалах, где швартуются пассажирские и грузовые суда.

Но его арестовали не в порту и даже не в редакции, а дома. Мариэтта Шагинян в журнале «Наш современник» № 8 за 1964 год рассказала: «Во второй половине 30-х годов ночной стук в квартиру был страшным событием. За ним следовало несчастье и разлука.

У Давида Выгодского были жена и маленький сын. Ночью к нему постучали. Он простился с женой и сыном, веря, что скоро увидит их, зная, что за ним нет вины перед Родиной. И с этой ночи ни жена, ни сын никогда больше не увидели его добрых, ласковых глаз из-под нависших над ними дремучих бровей, не услышали его негромкого голоса с неизменными нотками юмора в нем, не встретили его в дверях в обычной старенькой курточке со связкой книг под мышкой. За Давидом Выгодским замкнулась стена молчания».

Обвиненный в непонятных преступлениях по статьям 58-8, 58–10, 58–11 УК РСФСР, Давид Исаакович долгое время находился под следствием. Он все отрицал, кроме симпатии к Николаю Бухарину. Неужели за это расстрел?

Эмма Иосифовна не верила в падение Давида Выгодского, как не верили в это его друзья-писатели. Она умоляла их встать на защиту опального мужа, и в НКВД посыпались письма от прозаиков и поэтов. Первым обратился в органы писатель-орденоносец Борис Лавренев. В письме от 13 ноября 1939 года он так охарактеризовал нашего героя:

«Давида Исааковича Выгодского я знаю с момента моего возвращения в Ленинград из Красной Армии, с конца 1923 года. Встречался с ним в основном на работе в Правлении Союза писателей, в ряде комиссий и секций ССП.

Все это время Д.И. Выгодский производил на меня впечатление человека с исключительно сильно развитой общественной жилкой, энтузиаста распространения в нашей стране классической западной литературы (в особенности он был горячо увлечен испанской литературой). Все поручения и работы, которые ему давались Союзом советских писателей, Д.И. Выгодский проводил очень добросовестно и с большим увлечением, не формально.

Со стороны общественной оценки Выгодский пользовался в ССП настолько большой популярностью и уважением, что, как мне известно, парторганизация ССП предлагала Д.И. вступить в партию, и на партсобрании ему были даны лучшие отзывы. Никогда мне не приходилось слышать от Выгодского или о Выгодском хоть что-либо, что нарушило бы мое представление о нем как о советском человеке и хорошем товарище».

Борису Лавреневу вторил другой писатель-орденоносец, не менее знаменитый в то время Константин Федин. 19 ноября 1939 года он отправляет в органы письмо следующего содержания: