Анатолий Терещенко - Тайны серебряного века

После каждого куплета люди вставали с мест и награждали певицу криками «браво» и гулкими аплодисментами. Она не раз выходила на «бис», чтобы повторить тот или иной романс.

Певицу радушно встречает белая эмиграция. Хитом тогдашнего репертуара исполнительницы была песня «Замело тебя снегом, Россия…», написанная в 1918 году на слова и музыку Филарета Чернова.

Вот его скупые и понятные слова, грустинкой проникающие и отогревающие сердца нашей эмиграции:

Коненков так рассказывал о впечатлении, вынесенном с концерта Плевицкой и Рахманинова:

«Одета Плевицкая в русский сарафан, на голове кокошник — весь в жемчугах. Рахманинов в черном концертном фраке, строгий, торжественный. У Плевицкой, выросшей в русской деревне, жесты женщиныкрестьянки, живые народные интонации, искреннее волнение в голосе…»

Коненкова охватило вдохновение.

«Запахло, как запахло Россией», — подумал в восторге творец. Сергей Тимофеевич настолько проникся уважением и, надо прямо сказать, любовью к самородному таланту и красоте души Плевицкой, что решил запечатлеть ее портрет.

С учетом непродолжительности гастролей начались срочные сеансы позирования.

— Надежда Васильевна, только я хотел бы запечатлеть вас такой, какой видел в 1914 году, в праздничном наряде курской крестьянки — сарафане, кокошнике и бусах, — предложил скульптор.

Она согласилась, потому что в концертном гардеробе имелись эти сценические костюмы.

В 1925 году, незадолго до открытия своей персональной выставки Сергей Коненков завершает работу над портретом прославленной исполнительницы.

Как писал Ю. А. Бычков, «Коненков вылепил Надежду Васильевну в состоянии глубокой задумчивости, отрешенности от суетности мира, перенесшейся мыслью, памятью, сердцем в родные края. Он, смягчив резкие крупные черты ее лица, добился, тем не менее, поразительного портретного сходства. Любовь, нежность, понимание, проникновение — все это есть в портрете Плевицкой работы Коненкова…»

Сергей Тимофеевич пояснял:

«Я постарался в облике ее подчеркнуть, что она русская крестьянка».

Певицу встречает радушно и белая эмиграция, и местные жители. Муж Плевицкой генерал Скоблин выступал в США в качестве ее антрепренера.

А вообще в Париже семейству Скоблина и Плевицкой жилось несладко — репертуар певицы, состоявший из русских народных песен и романсов, был интересен лишь обездоленным белым эмигрантам, большинство из которых влачило жалкое существование. Доходов от концертов едва хватало, чтобы оплачивать коммунальные услуги. Приходилось питаться довольно скромно, покупая продукты в дешевых магазинах…

Но неожиданно в середине 1930-х годов финансовые дела Плевицкой и Скоблина стали стремительно поправляться. За продуктами сначала они ходили пешком, а потом неожиданно на рынки стали ездить на такси. А вскоре супруги покупают автомобиль. Лечатся в дорогих санаториях, модно, со вкусом одеваются. Поползли слухи по колонии, что «святое семейство», по всей вероятности, заимело дополнительный источник обогащения. Тут же нашлись те, кто указал адресок финансового источника — ГПУ.

Друзья, коллеги, знакомые не верят в такого рода перерождение боевого и мужественного генерала. Для многих он образец для подражания — эталон «корниловского бойца и офицера».

Интересны воспоминания певицы — царицы парижских кабаре Людмилы Лопато. Она рассказывала: «…однажды у друзей мы встретили даму необыкновенной красоты и элегантности — Альму Эдуардовну Павлову. Она была родом из Австрии, в молодости встретившая знаменитого Полякова — строителя железных дорог, из московской династии банкиров Поляковых. Детей у них не было, а вот времени свободного много, чтобы заниматься каким-либо полюбившимся делом.

В Париже она стала попечительницей русских инвалидов и одной из первых женщин начала пропагандировать во Франции русскую моду…

У Альмы Эдуардовны бывала и певица Надежда Плевицкая, приезжавшая к ней домой в русском костюме и кокошнике… В один из вечеров она спела гостям «Помню, я еще молодушкой была…».

Плевицкая решила передать эту песню мне. Уже на этих встречах я чувствовала, что у Плевицкой была какая-то тайна, страшная тайна. Только потом мы узнали, что она была агентом НКВД под кличкой «Фермерша».

Николай Владимирович Скоблин (1893–1937 или 1938) — до сих пор личность загадочная. Окончил кадетский корпус и юнкерское училище. Участник Первой мировой войны.

Подпоручик Скоблин 30 декабря 1915 года был награжден орденом Георгия 4-й степени. В представлении к ордену и в аттестации отмечалось:

«За мужество и храбрость, проявленные им 7 июня 1915 года в бою с австрийцами у сел Сновидово и Космержин, где он под сильным действительным ружейным, пулеметным и артиллерийским огнем примером лихой храбрости ободрял своих нижних чинов и энергично увлекал их за собою вперед, быстрым ударом в штыки вверенной ему роты взял с боя 2 пулемета и содействовал взятию в плен батальона австрийцев с офицерами».

В 1917 году в чине штабс-капитана вступил в ударный батальон. Вместе с первыми добровольческими отрядами белых участвовал в знаменитом Ледовом походе. Командовал Корниловским полком, ставшим вскоре дивизией. В период эвакуации соединения из Крыма в последние часы обошел набережную с одной целью: убедиться, что каждый боец— корниловец был погружен на пароход «Саратов». Как считают многие, пишущие о нем, он последним из участников Белого движения 2 ноября 1920 года покинул родную землю и ступил на палубу покидающего навсегда Россию боевого корабля.

Несмотря на то что знаменитая супруга была старше его почти на два десятка лет, это обстоятельство не помешало быть им верной, заботящейся друг о друге и любящей парой. Нищету и унижение они испытали на турецкой земле в Галлиполи, а затем в Париже. Несмотря на то что он оставался начальником (так тогда называли командиров) прославленной Корниловской офицерской части и мог по тревоге собрать весь ее личный состав, ходить в форме по городу он стеснялся. А как только переоблачался в цивильную одежду, для окружающих его друзей Скоблин казался невзрачным, маленьким, ниже ростом по сравнению с его высокой красавицей супругой.