Федор Раззаков - Пуля для Зои Федоровой, или КГБ снимает кино

Из этого вытекает вопрос: как Федорова могла подать в суд на своего бывшего возлюбленного, если книга вышла после его смерти – в 1979 году? Или она собиралась это сделать до ее выхода? Но в любом случае Семенов строит свою версию убийства актрисы именно на этой истории. А именно. После выхода «Дочери адмирала» некий сотрудник МГБ – Сорокин (он же Хренков), который вел уголовное дело Федоровой в 1947 году и мучил ее на допросах (в 1957–1965 годах он отсидит за это в тюрьме), в брежневские годы создал некую Систему – мафиозную структуру, которая занималась разного рода экономическими преступлениями. У этой Системы были выходы на высшие сферы, она имела своих боевиков, которые могли устранять людей по приказу Сорокина. И вот последний, зная об успехе «Дочери адмирала», решает написать свою книгу на эту же тему и хорошо на этом заработать. Читаем у Ю. Семенова:

«…В ресторане Дома кино к нему за столик и подсела Зоя Федорова – чуть пьяненькая, глаза сужены тяжелой яростью: – Ну, здравствуй, следователь! Давно я этой встречи ждала. Не отрывая глаз от лица Федоровой, он тогда сказал:

– Да и я сюда не просто так пришел, я с вами повидаться пришел. Нет, я не стану сообщать вашим приятелям о наших с вами собеседованиях про них всех – забыли, небось, как мы о вашей подруге беседовали? О Борисе Андрееве? О третьем, что за столиком вашим сидит, Жженов, кажется? Могу напомнить. Архивы у меня, пленочки держу дома, голос-то у человека не меняется – если только не рак горла.

Он заметил, как обмякло тело женщины и в глазах появилось что-то темное, словно кто перед лицом одеялом взмахнул; значит, угадал, попал в точку страха.

– Я никого не закладывала, – сказала Федорова потухшим голосом. – Как вы это из меня ни выбивали…

Сорокин расслабился:

– Фамилию мою запамятовали?

– Имя помню: Евгений Васильевич.

– Это не имя, Зоя Алексеевна, это псевдоним. Кто ж свое настоящее имя арестованному открывает? Хотя не важно, зовите как угодно. Вы действительно никого не предавали: один на один могу вам это подтвердить. Но ведь пленочку можно настричь так, что и не отмыться. Мы людям верить не умеем, мы документам приучены верить. Так вот, давайте-ка мирно и дружно перенесем наш разговор на тот день, который вас устроит. У меня к вам серьезное деловое предложение, Зоя Алексеевна. Насколько мне известно, вы в Америке процесс против адмирала Тейта то ли проиграли, то ли не начали, а на кону, как мы слыхали, большая сумма стояла. Вот у меня и возникла идея: почему бы нам с вами не написать книжечку „Палач, адмирал и жертва. Диалог трех жертв двух Систем“? Не отказывайтесь сразу, не надо. Я после смерти Сталина был, как понимаете, демобилизован, работаю в Академии наук, кандидат, есть свободное время и друзья, которые могут предложить выгодный контракт. Не рубите сгоряча, Зоя Алексеевна, подумайте. А я к вам загляну, если разрешите. Дня через два. Хотите – вы ко мне, оставлю адрес. Я вам про ту пору много могу рассказать – с этой стороны баррикады. А вы – с той. Чем не сенсация? И про адмирала у меня сенсация припасена, верьте слову, – обеспечите дочь и внука на всю жизнь.

И когда через два дня, собрав через свои старые связи всю информацию о Федоровой, ее дочери, о том, что, находясь в отказе, актриса была на грани срыва, он пришел к ней, предварительно обложив квартиру наблюдением, она ему дверь открыла; не сразу, правда, таясь какое-то мгновение около замка, ощущая бессильный, душащий страх, но – открыла все же. Палач, если он настоящий палач, навсегда входит в плоть и кровь жертвы, превосходством своим входит, ибо долгие месяцы он был ее всевластным владыкой, а такое никогда не забывается.

Включив воду в ванной, Сорокин тогда начал первым наговаривать на магнитофон, изредка поднимая глаза на Федорову (она была в синем платье, туфли с замшей, даже грим наложен, молодец старуха, не сдается, женщине и умирать-то надо молодой):

– Да, я палач, – по должности и званию. Я расскажу про то, через что мне пришлось пройти, прежде чем я приказал ввести в мой кабинет гордость советского кинематографа Зою Федорову – глаза громадные, распахнуты миру, ямочки на щеках, растерянная улыбка, известная в стране каждому, – дважды лауреата Сталинской премии, звезду экрана, королеву мальчишеских грез…»

Короче, Сорокин и Федорова стали вместе писать книгу. Впрочем, не писать, а наговаривать на магнитофонную ленту. Потом Сорокин обрабатывал эти записи у себя дома – переносил их на бумагу. А привести все это в божеский вид должен был писатель Борис Пшенкин – талантливый, но спивающийся литератор.

На эту книгу Сорокин под фамилией Айзенберга заключил на Западе договор на сто тысяч долларов. И, видимо, убил Федорову, чтобы не делиться этими деньгами. А может, и вовсе для того, чтобы создать вокруг книги дополнительный ажиотаж – все-таки интерес к погибшей героине произведения гораздо выше, чем к живой. Особенно на Западе.

Вот такая версия родилась из-под пера маститого детективщика. Кстати, Сорокина в его повести так и не поймали – он канул без следа в неизвестном направлении. Собственно, как и настоящий убийца Зои Федоровой, который до сих пор так и не установлен и не найден. Зато в версии другого писателя все выглядит несколько иначе.

3) От Эдуарда Володарского

Его книга «Русская красавица, или Преступление без наказания» увидела свет в начале девяностых – вскоре после развала СССР. И в ней в качестве душегуба выведен не мифический Афанасьич или заплечных дел бывший эмгэбэшник Сорокин, а вполне себе реальное лицо. Впрочем, тоже спрятанное за псевдонимом. Но лицо это легко угадывается, поскольку он является мужем Кати – дочери убиенной актрисы Ольги Александровны. То есть легко предположить, что речь идет о зяте Зои Федоровой и супруге Виктории Федоровой – летчике Фредерике Пуи, который в книге выведен под видом работника торгового флота по имени Джек. И убил он свою тещу вот по какой причине. Читаем в книге:

«…У Кати даже лоб вспотел, когда она вспомнила этот разговор, давнишний, мимолетный. Больше к этой теме Джек не возвращался. Хотя. нет-нет, кажется, что-то похожее еще раз было. Когда же? Да, было! И произошел этот разговор (она сейчас отчетливо вспомнила) на вечеринке у кого-то из друзей Джека. Кажется, у капитана лайнера. Да, точно! Они как раз только пришли из рейса и решили отметить юбилей – десять лет, как плавают вместе! Все уже крепко выпили, и часть гостей танцевала, а поскольку было много великовозрастных гостей, то танцевали старомодное танго. И тут Катя увидела на открытой груди у одной пятидесятилетней дамы (кажется, это была жена президента пароходной компании) громадный бриллиантовый кулон. Она несколько раз взглянула, даже обернулась. Джек перехватил ее взгляд, тоже посмотрел на бриллиант, сказал с усмешкой: