Иван Ильичев - Анна Герман. Сто воспоминаний о великой певице

Смерть Фридриха

Весной 1940 года мама, взяв Анечку и Фридриха, поехала обратно в Ташкент. Я с сестрой Гертой осталась в Осинниках: нужно было доработать до конца учебного года. Расставаясь с детьми, я думала, что в Ташкенте им будет лучше.

Но в Ташкенте дети заболели скарлатиной, их забрали в больницу. Я получила телеграмму от мамы: «Срочно приезжай, дети больны». Пришлось немедленно уехать, не получив разрешения в школе. Всю дорогу меня не покидали мрачные мысли, я всё время думала о состоянии моих детей. Через пять дней я приехала в Ташкент. Когда вошла в дом, увидела только Анечку. Мама в слезах прокричала: «Сыночек умер!».

Крик и плач! От горя я не могла произнести ни слова, молча опустилась в кресло. Анечка, бледная после болезни, тихонько уселась мне на колени.

Я прижала её к себе…

Отойдя от первого шока, мама рассказала, как это случилось. Детей уже готовили к выписке из больницы, мама в назначенный день принесла одежду, но когда вошла в палату, то увидела, что Фридрих лежит мёртвый. Похоронить его она должна была немедля, так как было очень жарко. Она наняла узбека с маленькой повозкой, запряжённой осликом, и так гробик отвезли на кладбище. Отпевать было некому, мама помолилась сама…

В Осинники я больше не вернулась. К счастью, мне удалось вновь восстановиться на работе в той самой школе в Ташкенте, где я работала перед выездом в Сибирь.

…Шло время, я продолжала работать. Жили мы тихо и спокойно. Анечка, подрастая, была спокойным ребенком, никогда ничего не просила. Когда ей исполнилось 4 годика, я пошла с ней в магазин игрушек: «Аня! Я куплю тебе игрушки!».

В магазине она выбрала только одну игрушку. Я хотела купить ей больше, но этот маленький мудрый человек сказал: «Нет, мама, достаточно».

И поцеловала меня в руку. Так было всегда.

Выселение

Но горе вновь ждало у порога. Однажды студент, поляк Владислав Краузе, передал мне через свою девушку новость, что моя фамилия есть в списках людей, которых готовятся арестовать. Меня объял страх. Что будет с мамой, Аней и сестрой? Обычно в таких случаях детей отрывали от матерей и отдавали в детские дома, меняя им не только фамилии, но и имена. В январскую ночь 1942 года меня разбудил стук в дверь.

– Кто там?

– Откройте!

В дверях стоял мужчина в военной форме.

– Кто здесь хозяин?

– Я, Ирма Мартенс. Со мною проживают Анна Мартенс, Герта Мартенс и дочка Анна.

– Ваша прописка аннулируется. Вас выселяют.

Я закрыла дверь, застыв в неподвижности. Что делать? Вдобавок мамы и Анечки не было дома, они несколько дней назад уехали в Фергану и не вернулись в запланированный день. Я дала телеграмму, но никто не ответил. Вскоре мама приехала: она вошла в дом с выражением страха на лице, измученная и измождённая. Оказалось, в Фергане не было билетов, мама была вынуждена ждать несколько дней. И, придя в очередной день на вокзал, она увидела пустой вагон, готовый к отправлению. Билетов так и не было и мама, прижав к себе Анечку, зацепилась на подножке. Поезд тронулся, набирая скорость. «Нельзя! Это запрещено!» – кричали проводницы, а мама не отпускала Анечку и кричала: «Я должна! Должна! Вагон ведь пустой! Пустите!». Наконец дверь вагона открыли, и прямо на ходу мама запрыгнула в вагон. Мне стало страшно от одной только мысли о том, что могло случиться, пока они ехали на подножке поезда. Господи! Что пережила Анечка!

Ирма с Анечкой

На грани жизни и смерти

Почти сразу нас вывезли товарными вагонами с группой переселенцев из Ташкента за Бухару, в округ Рометан. Там не было работы, не было еды, жили мы в землянке, ютясь вшестером с чужими людьми. Я нашла работу учителем в 15 километрах от места нашей ссылки. Это была маленькая школа, где училось очень мало детей. Я не понимала узбекского языка, а ученики не понимали ничего, кроме своего родного языка. Единственная еда, которую я получала, – кусок ржаного хлеба. «Нет! Я не буду тут работать!».

Я ушла из школы, пешком шла 15 километров до Рометана. В царившем тогда хаосе и беспорядке это было несложно.

В Рометане мы были на грани жизни и смерти. Аня заболела, я сидела возле неё и читала ей сказки. Она всё время говорила: «Мамочка, читай, только читай!».

Так она забывала о чувстве голода, которое её не покидало. Она не просила ни пить, ни есть, а моё сердце обливалось кровью. Но вскоре Анечка выздоровела, и мама сказала: «Возьми Анечку и убегай в Киргизию!».

Благодаря нашим давним контактам с потомками меннонитов мы знали о существовании там села Орловка. Я послушалась маму.

Киргизия. Орловка

В Орловке (ныне село Ак-Добо. – Прим. авт.) я столкнулась с хорошим отношением ко мне директора местной средней школы. Он взял меня на работу и предоставил жильё. Мы поселились с Анечкой в маленькой комнатке, и в эту школу Анечка пошла в первый класс. У нас не было еды, в комнате было очень холодно, нечем было обогреться – не было печки. Двери закрывались очень плохо, и, вдобавок ко всему, меня обокрали сразу по прибытии в Орловку

В Киргизии находились также польские переселенцы. Среди них был молодой мужчина Герман Бернер (по сохранившимся документам этого человека звали Герман Маркусович Гернер, но в силу ряда причин Ирма изменила впоследствии фамилию Гернер на Бернер, скорее всего, цель этого – «уловка» для спасения жизни семьи. – Прим. авт.), который работал в этой школе учителем. Директор школы нашел его в каком-то кишлаке и забрал в Орловку. Наверняка это спасло его, ведь в кишлаке жилось очень трудно. Герман хорошо знал немецкий и английский языки, был выпускником иезуитской гимназии. Мы подружились.

Уникальный документ – список преподавателей школы в Орловке. Среди учителей – мама Анны Герман

В Орловке было спокойно, однако жилось очень бедно. Часто у нас с Анечкой не было что поесть. Тогда Герман делился со мной тем, что ему удавалось достать. Однажды он сказал мне: «Знаешь, когда я смотрю на тебя, то словно тёплый ветер пролетает над этим селом».

Там, в Орловке, мы вскоре поженились, однако несчастье нашло меня и здесь. Пришел приказ о том, что меня мобилизуют в трудовую армию, и я должна оформиться в районном центре в Ленинполе. Мною овладело отчаяние! Что будет с Анечкой? Но я не в силах была что-то изменить. Герман тоже не мог. Со мной поступили грубо и жестоко. Не посчитались с тем, что Анечка совсем маленькая. Не забуду этого никогда!

Трудовая армия

Мне дали маленькую повозку, на которую я усадила Анечку, а сама пошла пешком. Я задавала себе вопрос: что теперь будет? Куда меня пошлют? А Аня, словно предчувствуя новые трудности, начала петь грустную песню: