Карлис Озолс - Мемуары посланника

Дипломатический корпус, конечно, знал о роли Штейгера, но строго его не осуждал, наоборот, жалел, как жертву ГПУ. Он рассказывал моему коллеге трагедию своей жизни. Сын известного в Южной России помещика барона Штейгера, обрусевшего немца, прежде Штейгер служил в гвардии. В дни революции, как антибольшевик, был приговорен к смертной казни. Его уже повели на расстрел, но указали выход и спасение: службу в ГПУ. Молодой Штейгер очутился между двумя безднами. Согласился оказывать услуги чекистам. Трудно осуждать человека за такой компромисс, когда его безнадежно и безжалостно окружила гробовая жуть! Бывают такие положения, при которых никто не смеет бросить камень даже в кругом виноватого человека. И когда я прочел в газетах, что Штейгер расстрелян ГПУ вместе с Караханом и Енукидзе, мне его как-то особенно стало жаль, жертву, которую ГПУ сначала деморализовало, потом уничтожило, возможно, как лишнего свидетеля.

Штейгера обвинили в сношениях с иностранцами, забыв, что десять лет назад обязали поддерживать эту связь. Он исполнял только навязанные ему обязанности, и, должно быть, хорошо исполнял, потому что его положение постоянно крепло.

Расстрелян был и Енукидзе, вечный секретарь Совнаркома, добродушный по природе человек, известный тем, что к нему и через него обращались с просьбами о помиловании. Он был отзывчив и помогал где и как мог.

Та же участь постигла Пятакова, с которым я когда-то в Кремле дружески беседовал, сидя за одним столом. Он мне казался честным и бескорыстным советским тружеником, типично русским человеком и патриотом. Так там расстреливали и расстреливают без счета и смысла, забывая услуги, оказанные этими несчастными людьми, не принимая в соображение никаких доводов, не испытывая ни жалости, ни благодарности.

Вспоминается заседание в начале революции, о котором мне рассказывали как о действительном факте, который скорее похож на анекдот. За общим столом собрались ответственные представители, вершители судеб русского народа. Обсуждался наиважнейший вопрос о революционной программе, тактике, методах управления и т. д. Среди прочих присутствовал и один армянин, который долго слушал прения, а потом вдруг не выдержал, вскочил и с кавказским акцентом воскликнул: «Какой програм? Какой тактик? Бери кинжал, иди и режь!» Совет этого действительного или анекдотического армянина, по-видимому, пришелся по вкусу советским вождям: там резали и режут по сей день, спустя двадцать лет после начала революции.

Говоря о расстрелах, не могу не вспомнить очень известного в России и за границей железнодорожного деятеля фон Мекка, расстрелянного за вредительство вместе с двумя тоже хорошо известными в России железнодорожниками. Совершенно невозможно предположить, чтобы фон Мекк, которому шел седьмой десяток, преданный всей душой железнодорожному делу, мог оказаться «вредителем». Напомню, имя фон Мекк связано не только с этой огромной отраслью государственного хозяйства, железнодорожными вопросами. Надежда Филаретовна фон Мекк долгие годы субсидировала гениального русского композитора П.И. Чайковского.

На основании русско-латвийского мирного договора фон Мекк имел право на латвийское подданство, был занесен в список наших оптантов. Приближался последний срок оптации, и ко мне впервые явился фон Мекк со своей женой. Я увидел почтенного господина высокого роста, умудренного житейским опытом.

В долгой беседе он рассказал мне все, как священнику на исповеди. Оказалось, его арестовывали чуть ли не двенадцать раз, всячески придирались, искали хотя бы малейший повод для обвинения, ничего не находили, выпускали, снова арестовывали, допрашивали, вновь освобождали. Естественно, фон Мекк имел все основания полагать, что его больше уже не будут тревожить, как аполитичного старика, и позволят целиком посвятить последние дни любимому делу, оценив его как большого специалиста.

Перебраться в Латвию он был не прочь, но смущало, что у нас мало железных дорог, нет простора для его широкой работы, и он, возможно, пожалеет об отъезде. С этими доводами и соображениями я не мог не согласиться. Сказал, что на его месте, пожалуй, поступил бы так же. Он и его жена поблагодарили меня от всей души за внимательное участие к их судьбе. От оптации Мекк отказался и вышел из посольства как советский гражданин, потерявший право на латвийское гражданство. Меньше чем через год стало известно, что он расстрелян. Я пребывал в непоколебимой уверенности, что погиб совершенно невинный человек, притом весьма нужный самим большевикам. Вот почему и последующие расстрелы самих большевиков не рассматриваю как наказания за преступления.

Чтобы получить более полную картину всех этих дел, этой смертоносной практики, следует разобраться в работе ГПУ и НКИД за границей.

Порой, кажется, советское представительство в том или ином государстве является скорее органом ГПУ, чем НКИД. Часто в заграничных учреждениях ГПУ более важная и ответственная отрасль, чем НКИД. Заграничная армия агентов ГПУ во много раз больше, чем количество официальных дипломатических представителей, вместе взятых. Наивно полагать, что агенты занимаются только шпионажем. Против этого все государства могут и умеют бороться и защищаться.

Одно из важных заданий агентов – дискредитировать, деморализовать и децентрализировать. Для этого они обязаны использовать разногласия политических партий, искусственно создавать столкновения и обострения. При помощи женщин агентам удается бросить тень на нежелательных лиц, дискредитировать их, убирать с постов. Эта хитрая тактика проводится ими легко и ловко.

Приведу трагический пример.

В Латвии жил талантливый, опытный генерал Радзинь, заслуженно считавшийся большим военным авторитетом. Он окончил в Петрограде Академию Генерального штаба с золотой медалью и был начальником штаба в Новогеоргиевске во время мировой войны. Это признавалось и в Латвии, и за ее пределами. Однако Радзинь очень не нравился большевикам. Надо было найти к нему подход, что и произошло. Агенты понимали, что шпионов боятся все. Некто Ланге, большевистский агент, сотрудник советского посольства в Латвии, установил связи с хозяйкой пансиона, где летом проживал Радзинь. Конечно, к нему самому приблизиться было невозможно, да это было и не нужно. Цель иная.

Этот Ланге, сотрудник советского посольства, скоро был пойман, обвинен в шпионаже, как и хозяйка пансиона Биндже. Правда, все это было организовано чрезвычайно глупо, никаких сведений от генерала они не получали и не могли получить. Но важно было бросить тень на этого незапятнанного авторитетного человека. Ланге устроили «провал» с единственной целью – показать, что генерал Радзинь связан со шпионами. Большевики не без основания полагали, что тем самым они морально уничтожают Радзиня, поскольку дальнейший ход событий будет завершен политическими партиями, сплетнями, счетами, печатью и т. д. Действительно, началась травля генерала, создалось много неприятностей. Радзинь с горя начал пить и безвременно погиб. Все прошло, как планировали большевики.