Цзюн Чан - Императрица Цыси. Наложница, изменившая судьбу Китая. 1835—1908

С большим опозданием Цыси все-таки остановила зверства Юйсяня. Она к тому же запретила резню в масштабе страны, предложенную кое-кем из вельмож, в том числе отцом ее покойной невестки по имени Чунци. Определенно именно этот человек заставил свою дочь извести себя голодом до смерти после кончины ее мужа, и он же в скором времени покончит с собой (точно так же поступят остальные его родственники), когда Пекин сдадут иностранцам. Он и еще несколько вельмож обратились к Цыси с прошением издать «указ с призывом ко всему населению страны, чтобы каждый простой подданный мог убивать иностранца, когда тот попадался ему на глаза». Свою просьбу они обосновали так: «Народ почувствует, что может отомстить за свои обиды, копившиеся с давних времен… На протяжении десятилетий иностранцы травили их [опиумом], притесняли новообращенные христиане и подавляли чиновники, как крупные, так и мелкие, принимавшие в отношении их пристрастные решения – и им некуда было обратиться за справедливостью. Как только станет известно об этом указе, народ почувствует такую радость и благодарность престолу, что все подданные возьмутся за оружие, чтобы воевать с захватчиками. Землю Китая в конечном счете очистят от чужаков, а наш народ освободится от скорби».

Текст этого обращения Цыси оставила у себя и никакого указа на его основе не выпустила.

Неразбериха с «боксерами» при Цыси вызвала у всех ужас и послужила яблоком раздора между ее старыми единомышленниками, особенно Ли Хунчжаном и Чжан Чжидуном. В своем обращении они попытались ее упрекнуть: «Если вы и дальше будете вести себя в подобной своенравной манере и заботиться исключительно о том, как бы дать выход своему недовольству, тогда вы погубите нашу страну. В какую бездну вы собираетесь ее ввергнуть, дабы утешить свое самолюбие?» Они указали на то, что Цыси отказывается от каких-либо предпочтений в пользу ихэтуаней: «Такое громадное их число погибло, а их тела лежат не погребенными в полях. Любой человек почувствовал бы жалость к ним за их глупость». Кроме того, из-за засухи, а также с появлением там ихэтуаней север Китая теперь превратился в «территорию скорбного запустения». Произошло это перед тем, как вдовствующая императрица обратила свое внимание на жизнь подданных.

Наместники императора по всей стране буквально через день присылали телеграммы с однозначным предупреждением о том, что «определенно не будут подчиняться» указам Цыси. Впервые за все время ее правления подавляющее большинство местных феодалов, служащих опорой империи, совершенно определенно утратили веру в Цыси. Никогда она не чувствовала себя такой одинокой. Когда Цыси в возрасте двадцати пяти лет замышляла дворцовый переворот; когда она по собственному усмотрению выбрала трехлетнего мальчика на престол; когда на протяжении десятилетий правила империей без полномочий на это; и даже когда сделала императора своим пленником – во все эти времена находились сановники, оказывавшие ей поддержку. Теперь поддержать ее было некому.

Одиночество ее не пугало. Решительная Цыси продолжала править единолично, делая ставку на то, что сможет найти средства для отражения вторжения иноземцев. При этом она совсем не хотела втягивать в это дело всю империю и положительно подталкивала наместников к тому, чтобы они держались подальше от ее игры. Она потребовала, чтобы они берегли свои собственные территории и действовали «самым прагматичным» образом. С безмолвного согласия вдовствующей императрицы влиятельнейшие наместники во главе с Ли Хунчжаном и Чжан Чжидуном подписали с представителями западных держав пакт о нейтралитете, послуживший обеспечению мира на остальной территории Китая, прежде всего на юге, и сокращению области военных действий территорией между фортами Дагу и Пекином. Население подавляющего большинства провинций уберегли от насилия ихэтуаней.

По мере приближения союзников к Пекину Цыси пришлось все настойчивее просить о мире. Она пригласила Ли Хунчжана, все еще служившего в Кантоне, прибыть в столицу, чтобы по ее поручению приступить к переговорам. В качестве стимула она пообещала ему должность, о которой он мечтал, – наместника в Чжили. Раньше он с радостью взялся бы за переговоры, но теперь заупрямился. Ли Хунчжан знал, что, кроме капитуляции, других вариантов в его распоряжении не оставалось, а к ней вдовствующая императрица не была готова, она надеялась на более выгодные условия прекращения войны. На самом деле она готовилась к продолжению борьбы и, даже когда войска европейских союзников подошли к самым стенам Пекина, занималась подвозом боеприпасов и войск для обороны столицы. Между тем Ли Хунчжан добрался всего лишь до Шанхая, где остановился, сказавшись больным. Тем временем наместник Чжан Чжидун собрал длинный список подписей сановников, в том числе наместников императора в шести провинциях, плюс ряда губернаторов и генералов, под просьбой к Цыси разрешить Ли Хунчжану провести переговоры с представителями западных держав в Шанхае. Редко так случалось, чтобы под челобитной подписывалось столь много влиятельных местных деятелей.

Цыси совершенно определенно считала так, что без ее прямого надзора исход предстоящих переговоров окажется неприемлемым, и отвергла данное предложение. Потом она произвела предупредительный для этих челобитчиков выстрел, предназначенный прежде всего их идейному вдохновителю Чжан Чжидуну. 28 июля она распорядилась казнить двух человек, находившихся с ним в тесных отношениях. Одним из них был важный чиновник внешнеполитического ведомства по имени Юань Чан, считавшийся глазами и ушами этого наместника в Пекине. (Наместник Чжан Чжидун располагал разветвленной сетью сбора информации в Пекине, которую Цыси хотела сохранить.) Второй – Сюй Цзин-чэн служил послом Китая в Берлине во времена, когда немцы готовились прибрать к рукам Циндао. Из документов, хранящихся в немецких архивах, теперь стало известно, что он давал советы правительству Германии, «намекая – совершенно тайно, разумеется», что «угроза военной силой» служила единственным средством принуждения Пекина к передаче территории и немцам следует «просто прийти и занять бухту, которая им больше всего подходит». Кайзер прислушался к его совету и отказался от первоначального плана, который предусматривал более миролюбивый подход. Кайзер сказал немецкому канцлеру принцу Гогенлоэ, что «нам на самом деле должно быть стыдно, когда нам приходится выслушивать китайского посла, советующего нам, тупым немцам, как себя вести в Китае ради своих собственных интересов». Посла Сюй Цзинчэна вполне могли мучить угрызения совести, так как на плахе он внешне смирился с собственной смертью: «Аккуратно сложив свой головной убор с халатом, он опустился на колени головой на север [направление на престол], положил голову на землю и выразил благодарность трону. На лице его отсутствовало выражение недовольства или претензии».