Бен-Цион Тавгер - Мой Хеврон

Я давно ждал этого араба. Знал, что придет, будет «качать права». Договорился заранее с ребятами в Кирьят-Арба, у нас все было подготовлено. Ребята «поговорили» с ним, и он получил по заслугам.

Потом он жаловался в полицию. К жалобе была приложена справка из больницы о «нанесенных побоях». Впрочем, он быстро понял, что ему еще повезло. За то, что устроил загон для скота на месте еврейской синагоги, его следовало убить. Это не я так считаю, таков арабский закон: осквернение святого места — самое настоящее злодеяние.

На следующий день, когда я, как обычно, копал, меня окружили арабы и стали выражать возмущение — почему евреи избили этого араба. Я объяснил им, что он еще легко отделался. Мусульмане его живым не выпустили бы. А вот евреи — простили. Слегка намяли бока и простили… Только евреи могут прощать. Тут завязался спор: знал ли он, что здесь раньше было, или не знал? Если знал — значит, положено, а если нет — то зря избили человека.

Побитый хозяин загона был тут же и утверждал, что место, которое было отдано ему под аренду — женская часть синагоги. Поскольку у арабов в мечети нет разделения на женскую и мужскую половину, то он считал, что его загон стоит вне святой постройки.

— Тут еврейская синагога и действуют еврейские религиозные законы, — отвечал я. — То, что ты этого не знал — твоя проблема …

Все со мной согласились и мирно разошлись. С тех пор претензий со стороны арабов больше не было, и я спокойно копал. Копал месяцы, годы — вплоть до полного восстановления синагоги, с полного согласия арабских соседей.

Теперь о евреях… Евреи мне могут сказать, что араб зря пострадал. Что скот он держал в синагоге на основании договора, и этот договор ему выдала сама же еврейская администрация. Ее-то и следует наказать! Согласен! Я не снимаю ответственности с еврейских властей. Что же касается того араба, то, по моему мнению, совесть моя чиста. Каждый человек, если у него нормальная психика, должен понимать, что там, где молились, скот держать нельзя! А тот, кто прикидывается, что он этого не понимает, должен за это отвечать. Наказание, которое он получил — минимальное. Пусть арабы Хеврона знают, что мы не так слабы, как они думали, и не так наивны, чтобы все забыть.

Я обратился к парням из ешиват-гесдер с просьбой помочь мне в раскопках, и те охотно откликнулись. В назначенный день они все пришли. Я был не один, а с Хусейном. Набралось человек десять — приличные силы. Я обратился к Хусейну:

— Давай копать по-настоящему! Ты человек опытный, погляди, с чего бы нам начать.

Араб внимательно оглядел участок. Подошел к едва заметному выступу, обстукал его и принялся орудовать киркой. Показалась каменная кладка, и сразу же стало ясно, что отсюда и следует начинать. Хусейн наполнял корзины доверху, а я и парни из ешивы уносили их подальше.

Наконец обнажилась часть стены: внутренний угол дома или комнаты. Хусейн принялся копать вглубь. Я сказал, что надо идти вдоль стены, чтобы максимально выявить очертания синагоги. С этого дня раскопки стали целенаправленнее. Скоро мы обнаружили ступени, которые вели вниз. Соседи-арабы, наблюдавшие за нами, подсказали, что это северный вход.

Мы с Хусейном приходили на раскопки каждый день. Утром, к началу дежурства, я являлся на кладбище. Хусейн уже ждал меня. Я просил Шалтиэля подежурить, и мы с Хусейном спускались вниз, в Еврейский Квартал. Все это отнимало время, и для раскопок оставались считанные часы.

Копали мы довольно упорно, работа заметно продвигалась. Мусора становилось все больше, и я через дыры выносил его корзинами. Арабские ребятишки по-прежнему помогали мне. Хусейн рыл ямы, подавал мне корзины, и я относил их к дырам в заборе, а там ребята их забирали у меня и тащили к общей куче. Работали ловко и слаженно.

Желая привлечь к раскопкам побольше евреев, я обратился к раву Вальдману, чтобы он дал мне в помощь своих учеников. Объяснил, что синагога утопает в навозе, привести ее в приличный вид — Богоугодное дело во всех отношениях. Он вроде бы согласился, обещал помочь. Его подопечные пришли один раз, поработали пару часов и больше не появлялись. Они объяснили, что рав Вальдман им не разрешает отлучаться. Это было действительно так; рав мне сказал, что ребята должны заниматься Торой. У них мало свободного времени.

Это мне было непонятно. Я знал, что ученики ешивы часто выезжают в походы, экскурсии. Участвуют в мероприятиях «Гуш-Эмуним», основывая, якобы, новые поселения. Как, например, в Себастии. И уезжают не маленькими группками, а всем коллективом. Сами учащиеся ешивы не становились поселенцами, их брали как «массу». Они оставались на поселении несколько дней и возвращались обратно.

Тогда я напрямую спросил рава Вальдмана: почему на подобные мероприятия у них есть время, а чтобы раскапывать синагогу — нет? И снова получил длинные и путаные объяснения. Но факт остается фактом: учащиеся ешивы вышли мне помогать один только раз. А те, кто приходил потом, приходили, пожалуй, вопреки «указанию свыше».

Однажды, когда пришло человек десять, я взял с собой двоих и привел их на «новый объект» — соседний арабский двор, отделенный забором, сложенным из больших тесаных камней, извлеченных, видимо, из стен разрушенной синагоги. В этом дворе я и решил копать. Почему здесь? Из плана синагоги, который имелся в книге «Хеврон», было отчетливо видно, что продолжение стены, обнаруженной Хусейном, находится в этом дворе, так же, как и место, где был «арон га-кодеш» синагоги «Авраам-авину». Это подтвердил и араб, живший напротив: «арон га-кодеш» и основная часть синагоги находятся не под овечьим загоном, а именно в этом дворе. Я не взял сюда Хусейна: ему было бы неловко копать в арабском дворе.

Жили здесь арабы — старик со старухой. Они явно были смущены нашим появлением, но все же не препятствовали нашим намерениям. Не зная арабского, я им несколько раз повторил: «Бейт-кнесет Ибрахим, Бейт-кнесет Ибрахим…». Они прекрасно все поняли.

Ребята из ешивы были крепкими, копали в отличном темпе, сменяя один другого. Я относил корзины через весь двор, стараясь пронести мусор поаккуратнее, к арабскому магазину. Мне хотелось быстрее дойти до слоев, где проявились бы признаки синагоги, на случай, если вызовут полицию. Вскоре вырыли траншею, где мог по грудь стоять человек среднего роста. Но ничего не обнаружили. Я же полагал, что тут должен был быть столб.

На следующий день я привел Хусейна. Мои опасения, что Хусейн откажется здесь копать, оказались напрасными. Он совершенно спокойно принялся за работу. Старуха-арабка приносила попить, а в конце работы дала полотенце, чтобы мы смогли помыться. Хусейн работал не торопясь, но не менее эффективно, чем оба вчерашних учащихся ешивы. Я едва успевал выносить корзины. Спустя час мы наткнулись на что-то каменное. Хусейн крикнул мне: «Катув, катув!» — «Здесь что-то написано!». И я увидел надписи. Сделав яму пошире, он пошел вдоль этой кладки — стена оказалась сводом.