Бен-Цион Тавгер - Мой Хеврон

Я называю это «дефектным мышлением», когда во внимание принимаются не главные, а какие-то второстепенные вопросы. В данном случае, ни помехи работам, ни вопрос безопасности для них не важны. Есть, якобы, политические причины. А на самом деле вся политика — как бы не ущемить интересы арабов! Об этом пекутся днем и ночью, а вот на защиту прав евреев не находится и минуты.

Все это связано с «культурным подходом».

Какой же подход предлагал я? Предлагал — и осуществлял. Не связываться вообще с военной администрацией. Я копаю — они обязаны мне не мешать. Вот и все. То есть, я не против того, чтобы и они сами копали. Было у них много времени, чтобы этим заняться. Но они держали скот в синагоге. Теперь пришло мое время, и я хочу, чтобы мне не мешали. Я уверен, что это хорошая система. Никто не должен приходить, давать мне указаний. Пусть знают, что связываться со мной — пустое дело.

А насчет орудий труда я вынужден был вмешаться. Встретил я как-то военного начальника, рангом повыше губернатора. Пришел он на наши раскопки, и я сказал ему, что согласно нелепому приказу мы вынуждены тащить наш рабочий инвентарь за несколько сот метров отсюда. Он ушел, и через некоторое время прибегает радостный Цвика:

— Разрешили… Свыше… Можно хранить здесь!

Но дальше вышло хуже. Вскоре нам велели полностью прекратить раскопки. В чем дело? Архитектор написал докладную, где сообщает, что раскопки следует прекратить из-за несоблюдения техники безопасности.

Тут рассердился сам рав Левингер. Ему стало обидно он ведь действует «культурно», сотрудничает с властями, не занимается «партизанщиной». Более того — приставил к нам своего человека, который и иврит знает лучше. Знает как вести работы, не слишком отклоняясь от приказов губернатора.

Поехали к архитектору: Ноам, рав Левингер. Прихватили с собой и меня. Едем прямо ночью, в Тель-Авив. Врываемся среди ночи в частный дом, поднимаем человека с постели: «Как так — остановить? Почему это вдруг?!».

Архитектор — настоящий израильтянин: рубит правду. Ему предложили так написать, чтобы хуже не было. Если археологи вмешаются — скажут, археологический памятник. Я про себя думаю: памятник погрому… А о том, чтобы хуже не вышло, — откуда они знают, что будет лучше, а что хуже?

Рав Левингер — человек настойчивый. Уже под утро едем назад к губернатору. Поднимаем и его: так, мол, и так, докладная архитектора не совсем объективна, кто-то оказал на него давление.

— Хорошо! — отвечает он нам и обещает разобраться. Все, как говорится, в рамках «культурного» подхода!

Через некоторое время снова приезжаем к губернатору втроем: я, Ноам и Замбиш. И он нам говорит:

— Есть приказ — возобновить раскопки! Но тебе, Бен-Цион, запрещено!

— Как так? — восклицаю в недоумении.

— А вот так! И точка! Я тебе выдам справку, что ты раскопал синагогу, что без тебя ее бы вообще никто не раскопал. Но с сегодняшнего дня ты больше работать не будешь.

— Э, нет! — отвечаю. — Все равно буду!

Скоро у меня начинается лекционный курс, я веду и научную работу — копать мне действительно некогда. Но по какому праву мне запрещают?! Кто это придумал? Те же, кто за день до этого придумали соображения «технической безопасности»?

На другой день выхожу на работу. Раскопки идут уже не в самой синагоге, а возле прилегающих домов. Потом — расчищают площадь синагоги Хабада. Именно про эту площадь и сообщал в своей докладной архитектор, предупреждая об опасности.

Меня арестовали и отвели в полицию. Потом отправили в тюрьму. Сижу я в тюрьме день, два, никакого следствия не ведется. Просто надо поиздеваться над человеком, доказать, кто здесь власть и кто на самом деле командует парадом.

Но мне обидно еще и другое: ни Ноам, ни Замбиш не выразили протеста, не поддержали меня. Мое же отношение к людям как раз на том и строится — помогать другу, даже если ты с ними в чем-то не согласен. Ведь у нас общее дело — раскопки еврейских святых мест! Но при «культурном подходе» страдают фактически все стороны.

Наши успехи в раскопках на кладбище и синагоги «Авраам-авину» повлияли на образ мышления активистов еврейского заселения территорий. Это хорошо выразил в своих теоретически-философских высказываниях Ханан Порат. Однажды у него состоялась беседа с равом Левингером в Кирьят-Арба, и он сказал приблизительно следующее: «Профессор Тавгер преподнес нам урок иного подхода к действительности, другую систему отношений с администрацией и арабским населением. Раскопки без официального разрешения властей, без широкой огласки в печати, без приглашения работников телевидения, без корреспондентов радио и газет… Тактические успехи налицо и надо бы это продолжить. Несмотря на то, что это противоречит тактике движения “Гуш-Эмуним”.»

Одним словом, Ханан Порат одобрил мою систему, предлагая использовать накопленный опыт.

И еще Ханан Порат спросил у меня, не знаю ли я объекта, где они тоже могли бы приложить свои силы и начать реставрационные работы.

— Пожалуйста, объектов полно! — ответил я и повел их в один из еврейских домов Хеврона, что по сей день пустуют.

Вошли, стали его осматривать. Кругом полно пыли и грязи, на втором этаже кучи битого камня. Арабы, видимо, пытались сделать перегородки из каменных блоков и бетона. Перегородки уже стояли, но были местами выломаны. Кем и как — неизвестно. Все окна и двери, естественно, выбиты.

— Отлично, — ответил Ханан Порат. — Этот дом и будет нашим объектом, — и уехал дальше.

Движение «Гуш-Эмуним» придерживалось тактики широкого оповещения и обсуждения всех своих намерений. Если ими намечались какие-то мероприятия: вылазки, устройство новых поселений без ведома властей и т.д., то на первой же стадии, через несколько часов, об этом уже писали в прессе и знал весь Израиль. Но перед этим они вели длительную «дипломатическую подготовку»: запрашивали разрешение — и не получали его, вели переговоры с членами Кнессета…

Рав Левингер неоднократно высказывался по поводу их тактики. Он говорил, что народ должен обо всем знать, должен поддерживать их, и это в конце концов принесет положительные результаты.

Мой подход был совершенно иным. Я никого не собирался ни учить, ни перевоспитывать. Если уж кому-то надо учиться, то это мне у народа. Людей много, у каждого свой характер, свои знания, свои мнения. Учиться можно даже у арабов. А еще точнее, я пытался «выучить» действительность и на основе этого планировать свои действия. Моя система была чисто научной. В основе ее всегда лежали действительные факты, которые я тщательно изучал. Для них — Ханана Пората и деятелей из «Гуш-Эмуним» — прежде всего была политика. Им необходима известность со всеми вытекающими отсюда последствиями: воздействие на массы, большее число сторонников, депутатские места в Кнессете на ближайших выборах. И в отношении военной администрации я придерживался тех же принципов: реагировать только на действия, а не на формулировки. Рав Левингер время от времени повторял, что военные — это тоже евреи, только в военной форме, простые парни, не кончавшие ешив, их надо обучать. Но, как любил выражаться Элиэзер: «Мы никому рентгена души не делаем!». Я не льстил никогда губернатору, не взывал к его «еврейскому сердцу», не упрекал его, что он не кончал ешивы, не получил еврейского образования. Ведь образование можно получить не только в ешиве. Разве только воспитанники ешив «Мерказ га-рав» получают правильное образование? И неизвестно, следует ли всех парней воспитывать только таким образом.