Виктор Притула - Кампучийские хроники

Аудиенция и вручение аккредитационных писем месье Чум Бун Ронгу состоялись. Он вошёл в комнату для протокольных приёмов стремительно и бесшумно. Тонкий, с очень правильными и слишком изящными для кхмеров чертами лица, большими глазами, излучавшими одновременно доброжелательность и подозрительность. И по-французски и по-английски он говорил бегло и без всяких переводчиков.

После нескольких подобающих протокольных фраз, переходим к делу.

— Месье Чум Бун Рон, мы понимаем трудности, которые переживает ваша страна. Сегодня её народ умирает от голода, города разрушены, и до нового урожая выживет не каждый. Мы не имеем права ничего просить, кроме возможности позволить нам работать. Мы должны делать информационные телесюжеты, но у нас нет транспорта и нам негде жить. Для нашего руководства в Москве это не является оправданием, потому что они выбрали нас, как парней, которые не пропадут. Уже неделю мы живём чуть лучше, чем американские пилоты в «Хилтон-Ханой», но не сняли ещё ни одного метра плёнки.

Кирилл срочно фиксирует в своём блокноте мой пафосный монолог, выражая красноречивыми вздохами своё неодобрение. Но это его дело. Вечером он напишет отчёт об этой встрече, где даст явно нелестную характеристику новому завбюро Гостелерадио СССР. «Нагловат, самоуверен и пытается играть в независимость». Впрочем, мне всё равно. Мы идём ва-банк. Эта встреча — наш шанс, как-то развернуть ситуацию в сторону фортуны. И она поворачивается к нам лицом в лице месьё Чум Бун Ронга. Он говорит что-то по кхмерски пришедшему с ним юному секретарю, хотя сам кажется мне очень молодым человеком. Если он и служил в разведке Лон Нола, то, как раз в то время, когда я завершал учёбу на журфаке МГУ.

— Хорошо, — неожиданно говорит он по-французски. — Вы ведь говорите по-французски?

Кирилл покрывается пятнами.

— Да, месьё Чум Бун Ронг, я немного говорю по-французски.

— Отлично. Я найду вам переводчика с французским языком. С русским у нас почти никого нет. Две балерины, но у них другая работа. С жильём и транспортом труднее. Вы можете подождать два-три дня. Я буду решать эту проблему.

А дальше всё было как в волшебной сказке. Через два дня в нашу конуру в отеле «Монором» пришли молчаливые парни с улыбками на лице. Они собрали наши вещи, погрузили их в «Ладу» канареечного цвета и повезли нас на Самдех-пан, улицу Принцев, где нам предстояло пережить свой триумф и падение.

И ещё один фрагмент из наших первых дней в Пномпене.

О нашем переводчике и кураторе из отдела печати МИД НРК Ук Сомарине я уже рассказал в журнальной версии. Теперь пришла пора представить ещё одного члена нашей команды. Моего незабвенного шофёра по имени Кхуй Муй.

Попал он к нам довольно странно. Вначале предоставленной нам отделом печати МИД НРК канареечной «Ладой» рулил молодой человек по имени Кхонг. Был он молчаливым, с трудом говорил на английском и почти ничего не понимал по-французски. Словом, не Ален Делон. Одеколон он тоже не пил, равно как и тройной бурбон. Только пиво пил.

Несколько дней он буквально не отходил от нас ни на шаг. Мы ещё спали с Пашкой, когда он появлялся в нашей комнате на предоставленной нам гостевой вилле, садился на стул и наблюдал, как мы натягиваем джинсы и футболки, умываемся, чистим зубы. Потом завтракал с нами, чем Бог послал, а посылал он нам какие-то консервы из посольской продуктовой лавки, кофе со сгущенкой, кусок местной булки за доллар. Булки эти были замечательны тем, что тесто, из которого их пекли, было густо усеяно местными же летающими кровососами. Такой, знаете ли, сэндвич с гнусом.

После завтрака мы садились в «Ладушку» и отправлялись в совпосольство узнать, нет ли для нас каких новостей из родного Гостелерадио. Новостей не было. Начальство нас забыло всерьёз и надолго. Телесюжеты, точнее отснятый материал, текст, записанный на магнитофон и отпечатанный в бумажном варианте на взятой взаймы у Барсова машинке, мы отправляли исправно, о чем я рассказывал в одной из глав этой книги. А коль так, чего там думать о славных парнях, десантированных в Кампучию. Не маленькие. Плохо всё кончилось. Но это уже другая история.

Итак, шофёр Кхонг, который, как я понимаю, никаким водителем не был, а являлся сотрудником службы безопасности нового пномпеньского режима, «пас» нас с Шуриком от рассвета до заката дней пять или шесть. И я к нему очень привязался. Милый такой молодой человек, который стал моей тенью. Носил покупки с рынка, пил с нами пиво, молчал, смотрел…

А потом вдруг говорит, что у него живот болит. Да, да. Я не каламбурю. Так и сказал по-французски: «я имею боль в животе».

— А как же мы?

— Придёт другой шофёр.

И он ушёл.

А потом он пришёл. Наш новый шофёр. Человек, ближе которого не было у меня в этой стране никого за весь этот неполный кампучийский год. И звали его Кхуй Муй.

Вы должны понять всю глубину моей обескураженности в тот момент, когда он протянул свои бумаги. Во-первых, я не знал, что у кхмеров, как и вьетнамцев и прочих лаотян и тайцев, а так же у потомков свирепых гуннов — мадьяр сначала идёт фамилия, а потом имя. Во-вторых, я уже научился считать до десяти по-кхмерски, а иначе как жить, когда ты не умеешь считать до десяти и не знаешь, как на местном наречии звучит «сколько стоит?», и потому знал, что «муй» это «один». А теперь поймите моё состояние, когда моего нового водителя будут звать один Кхуй. Вам весело? Сейчас мне тоже очень весело. А тогда было не очень.

— Отлично, месье Кхуй, — сказал я. — Мы можем сейчас поехать в советское посольство.

— Да, да, месьё Ига, — сказал один Кхуй.

Пашка с трудом сдерживал смех.

— Павлик, а ху-ху не хо-хо, — осадил я его веселье.

В посольстве у Пашки работал приятель Боря Корчагин. Боря был переводчиком у военного атташе. Он моментально развеял все мои горести. Корчагин объяснил, что Кхуй — это такая кхмерская фамилия, а Муй — это имя. От нечаянной радости очень захотелось выпить какого-нибудь крепкого напитка.

А поскольку Муй замечательно говорил кроме родного кхмерского, на вьетнамском, тайском, английском и французском, порою мне казалось, что он понимает и по-русски тоже, я решил сразу же впасть в амикошонство и спросил нашего шофёра со всей возможной фамильярностью, не знает ли он, где нам можно купить алкоголь.

И тут Муй проявил себя истинным философом.

— Вы пили местную водку? — ответил он вопросом на мой вопрос.

— Она хорошая? — парировал я новым вопросом.

— Крепкая, — сказал Муй.

— Мы не ослепнем?

— Я полагаю, что нет, — сказал Муй.

Его любимыми словечками в начале каждой фразы были «я полагаю, что…»

Но это я выяснил позже. А в тот день мы от всей души выпили «на брудершафт». Всё же, знаете, какая это радость, когда вашего водителя зовут один Муй, а не один Кхуй!