Тим Милн - Ким Филби. Неизвестная история супершпиона КГБ. Откровения близкого друга и коллеги по МИ-6

Одно очевидное преимущество заключалось в том, что в 1949 году Ким вполне мог предупредить русских, что Маклин в опасности. Советский связник в Стамбуле уже спрашивал Кима, не может ли тот выяснить, что британцы предпринимают по расследованию ФБР, в котором участвует британское посольство в Вашингтоне. Тогда он оказался не в силах чем-нибудь помочь. Но во время инструктажа в штабе СИС в сентябре 1949 года, перед отъездом в Вашингтон, ему сообщили о деталях серьезной утечки информации к русским из английского посольства в Вашингтоне в 1944–1945 годах. Этот случай все еще расследовали британцы и американцы, хотя преступник до сих пор не был выявлен. (Он не упоминает, что встревожила их ошибка в шифре НКВД, которая позволила англичанам и американцам расшифровать определенные донесения 1, хотя на самом деле он говорит о «документах» и использовании кодового наименования Гомер для Маклина. Интересно, что Ким, который был главой Секции IX в 1944–1946 годах, очевидно, в то время не был об этом информирован. Возможно, на тот момент информация еще не была точной.) Сверка с соответствующим списком министерства иностранных дел не оставила у Кима особых сомнений в том, что источником утечки должен быть именно Маклин. Москва подтвердила ему, что данное расследование и то, о котором у него справлялись в Стамбуле, — одно и то же. Но даже если бы Ким вообще ничего не знал о Маклине, это не имело бы значения; как только он передал информацию, полученную во время инструктажа, русские вскоре поняли, что она относилась к Маклину. В Вашингтоне Ким смог плотно информировать своего советского связного о ходе расследования, но он мог бы с таким же успехом добиться этого и не зная всей подоплеки.

Имеются предположения, что русские должны были как-то предупредить Маклина о расследовании и о том, что оно внесло свою лепту в его провал в мае 1950 года и отзыв в Лондон. Было бы разумнее, конечно, вывезти его оттуда, причем именно тогда. В дальнейшем его ценность, видимо, была бы ограниченна. Только в ноябре он смог в достаточной мере восстановить положение и занять должность главы Американского отдела при министерстве иностранных дел. В определенный момент между началом работы на новом месте и бегством в СССР через шесть месяцев Маклин попал под подозрение, и в конечном счете за ним было установлено наблюдение. Контакты с русскими, очевидно, были прерваны. Ради получения важных донесений на протяжении нескольких месяцев — по общему признанию, это произошло на важном этапе корейской войны — русские в итоге потеряли трех агентов вместо одного. По-видимому, операция по спасению Маклина была отсрочена, однако потом было уже поздно это устроить без привлечения другого агента.

В Вашингтоне Ким Филби оказался еще больше вовлечен в это дело — так же, как и Бёрджесс, который прибыл туда в августе 1950 года. Ким утверждает, что обсуждал с русскими вопрос о том, нужно ли Гая посвятить в тайну источника британского посольства. Русские, взвесив все за и против, впоследствии решили, что осведомленность Бёрджесса в этом деле может оказаться полезной. Что бы ни означало это довольно двусмысленное предложение — но, по-видимому, проблема обсуждалась в довольно широком кругу ответственных сотрудников КГБ, — оно действительно предполагает осведомленность Гая о том, чем раньше занимался Маклин (если Гай Бёрджесс также использовался для фотокопирования документов СИС от имени Кима Филби, то это, возможно, явилось еще одной причиной для его привлечения к делу). Ким его подробно инструктировал.

В отчете Кима о последующих событиях остается много необъяснимого. Он пишет о ценной разведывательной информации, к которой Маклин, ныне ответственный за Американский отдел, имел доступ, и о необходимости сохранить его на этом посту как можно дольше. В голове следователей еще толком не сформировались подозрения; они все еще гонялись за прислугой посольства и т. п. Однако Киму и русским представлялось маловероятным, что так продолжится и дальше, и в конечном счете было решено вывезти Маклина, причем самое позднее — к середине 1951 года. Ким не объясняет, почему русские потом не пошли очевидным путем: то есть не спланировали и не оговорили все тщательно с самим Маклином, пока еще были на связи. Возможно, действительно, сделали это намного раньше; ведь они по крайней мере с сентября 1949 года знали, что идет расследование, которое может в итоге навести на его след. Как в случае с самим Кимом после 1951 года, здесь не требовался какой-то замысловатый план, тем более что наблюдение было установлено лишь незадолго до фактического бегства Маклина: например, перелет куда-нибудь в Западную Европу в пятницу ночью или в субботу утром, затем переезд в Прагу или любой другой город на территории советского блока. К понедельнику Маклин был бы уже недосягаем.

Возможно, к зиме 1950/51 года Маклин, из соображений безопасности, больше лично не встречался со своими советскими связниками в Лондоне и передавал донесения другими средствами — например, через «мертвые почтовые ящики» (то есть тайники, предназначенные для секретной пересылки сообщений агентами). Но даже в этом случае следовало бы ожидать, что русские тоже будут связываться с ним аналогичным способом. Однако нет: из всех кандидатов пришлось выбрать Гая Бёрджесса, чтобы начать действия по спасению Маклина. Помимо прочих своих недостатков, Гай не обладал оперативной доступностью; даже его собственное возвращение из Вашингтона в Лондон потребовало своего рода план спасения. Он по три раза в день умудрялся получать штраф за превышение скорости, так что посол вынужден был отправлять его домой. Вообще, я никогда не считал эту часть истории убедительной. Из рассказа Кима создается впечатление, что превышение скорости почти незамедлительно сопровождалось отзывом Гая; и действительно, план спасения, казалось, требовал этого, поскольку никто толком не знал, когда именно Маклин попадет под подозрение. И все же авторы статей в Sunday Times, которые, по-видимому, проверяли факты, утверждают, что суета началась еще в феврале, тогда как Гай уехал в Англию лишь в начале мая; но даже тогда он отправился морским путем.

Выбор Гая Бёрджесса тем более примечателен, что он был сделан при полном осознании того, что это может подвергнуть опасности Кима Филби. В надежде на то, что в случае необходимости это помогло бы отвести от себя подозрение, Ким теперь хотел преднамеренно навести следователей на правильный след. Он написал в Лондон, предложив еще раз проанализировать заявления Кривицкого о молодом чиновнике министерства иностранных дел, завербованного советской разведкой в середине 1930-х, и сравнить их с отчетами британских дипломатов, находящихся в Вашингтоне во время утечки.