Леонид Млечин - Кремль-1953. Борьба за власть со смертельным исходом

Игнатьев доложил Сталину, что подозрения падают на Власика и Поскребышева.

Власик был связан с художником Владимиром Августовичем Стенбергом, который многие годы оформлял Красную площадь ко всем праздникам. А того сочли шпионом, потому что до 1933 года он был шведским подданным.

Власика обвиняли в том, что он вел секретные разговоры в присутствии Стенберга. Разрешал своему приятелю летать самолетами управления охраны в Сочи. Показывал ему фотографии, в том числе снимки сталинской дачи на озере Рица. В МГБ решили арестовать Стенберга. Власик сообразил, что это его сильно скомпрометирует, и обратился к Игнатьеву. Тот не стал ссориться со сталинским охранником и разрешил отправить дело в архив.

Но в январе 1953 года по этому делу арестовали пятерых. Доложили начальству: «Один из объектов разработки имел близкое общение с бывшим начальником Главного управления охраны МГБ Власиком. После ознакомления с материалами этого дела Власик вызвал к себе объекта разработки и рассказал ему об имеющихся на него материалах. После чего посадил его в машину и увез к себе на дачу, где не раз до этого устраивал попойки. На следующий день этот объект разработки предупредил остальных связанных с ним лиц об имеющихся на них материалах».

На допросах от Власика потребовали ответа:

— Что сближало вас со Стенбергом?

— Сближение было на почве совместных выпивок и знакомств с женщинами.

— Вы выдавали пропуска для прохода на Красную площадь во время парадов своим друзьям и сожительницам?

— Да, но прошу учесть, что давал я пропуска только лицам, которых хорошо знал.

— Но вами давался пропуск на Красную площадь некой Николаевой, которая была связана с иностранными журналистами?

— Я только сейчас осознал, что совершил, давая ей пропуск, преступление.

Вождь, узнав, что Власика не били, упрекнул следователей, что они «жалеют своих». Следователи получили указание бить арестованных «смертным боем».

«Министр госбезопасности тов. Игнатьев сообщил нам на совещании, что ход следствия по делам, находившимся в нашем производстве, оценивается правительством как явно неудовлетворительный, и сказал, что нужно «снять белые перчатки» и «с соблюдением осторожности» прибегнуть к избиениям арестованных, — сообщал в рапорте от 24 марта 1953 года полковник Петр Васильевич Федотов, заместитель начальника следственной части по особо важным делам МГБ СССР. — Говоря это, тов. Игнатьев дал понять, что по этому поводу имеются указания свыше. Во внутренней тюрьме было оборудовано отдельное помещение для избиения, а для осуществления пыток выделили группу работников тюрьмы…

В феврале 1953 года т. Игнатьев, вызвав меня к себе и передав замечания по представленному товарищу Сталину протоколу допроса Власика, предложил применить к нему физические меры воздействия. При этом т. Игнатьев заявил, что товарищ Сталин, узнав, что Власика не били, высказал упрек в том, что следствие «жалеет своих».

По словам дочери генерала Власика, «его все время держали в наручниках и не давали спать по нескольку суток подряд. А когда он терял сознание, включали яркий свет, а за стеной ставили на граммофон пластинку с истошным детским криком».

Сталин исходил из того, что Власик выдал систему его охраны главному врагу — американцам.

В апреле 1946 года на совещании в ЦК по идеологическим вопросам Андрей Александрович Жданов сообщил о новом указании вождя: заняться «лечением недостатков на идеологическом фронте» и бороться против вредного тезиса о том, что «людям после войны надо дать отдохнуть».

Накормить людей власть была не в состоянии. Зато могла напугать и отбить желание жаловаться и говорить о трудностях. Послевоенные годы оказались мрачными и трудными не только по причине голода и медленного восстановления народного хозяйства. В 1949 году Сталин приказал Министерству государственной безопасности:

«Осуществить необходимые чекистские меры в Красноярском крае, Новосибирской, Омской и Иркутской областях по пресечению деятельности вражеских элементов, учитывая, что эти районы в прошлом были очагами колчаковщины».

После казни адмирала Колчака, когда-то воевавшего против советской власти, прошло почти тридцать лет. Но в воображении советских руководителей Гражданская война еще не закончилась. В тех краях искали урановые залежи, и вождю мнилось, что там еще действуют колчаковцы, способные этому помешать.

Сталин читал сводки Министерства госбезопасности и знал, что с окончанием войны люди связывают огромные надежды; они жаждали сытной жизни, либерализации и спокойствия. Крестьяне надеялись, что распустят колхозы. Но ожидания не сбывались, и возникло разочарование.

Только что избранный депутатом Верховного Совета СССР Федор Иванович Панферов, главный редактор журнала «Октябрь», слепо преданный вождю, в конце февраля 1946 года писал Сталину:

«Я только что вернулся из Омутнинского избирательного округа (Кировской области). Пробыл там около месяца, и, с кем бы я ни встречался, все просили меня передать Вам:

— Большой русский поклон.

Вот этот поклон я Вам и передаю.

Кроме того, я обязался перед избирателями рассказать Вам о них.

Видимо, торгующие, снабжающие организации еще и до войны мало обращали внимания на такие окраины, — вот почему люди оборваны, разуты, носят домотканщину, лапти, деревянные колодки. Особенно плохо одеты ребята. В отдаленных районах нет ни керосина (даже в школах), ни электричества (жгут лучину). Взрослые забыли, что такое сахар, а ребята и понятия о сахаре не имеют. Негде купить даже гребешка, пуговицы, иголки, мыла. Я потерял расческу. Обошел все магазины в Кирове. В одном сказали: «Есть расчески, но неважные». И я купил… Помните, говорили: этот гребешок для мертвецов». Так вот и расческа эта для мертвецов. Ею никак чесаться нельзя: она дерет как грабли».

Панферов приписал: «Я ее Вам посылаю». И зачеркнул эти слова.

Аппарат госбезопасности докладывал, кто прежде всего недоволен положением в стране: это те, кто побывал на Западе и хотя бы краем глаза увидел западную жизнь, — солдаты и офицеры Красной армии.

Константин Михайлович Симонов вспоминал, как в мае 1947 года Сталин принимал руководителей Союза писателей. Обсуждали текущие дела. Вождь вдруг сменил тему:

— Если взять нашу среднюю интеллигенцию, научную интеллигенцию, профессоров, врачей, у них недостаточно воспитано чувство советского патриотизма. У них неоправданное преклонение перед заграничной культурой. Простой крестьянин не пойдет из-за пустяков кланяться, не станет ломать шапку, а вот у таких людей не хватает достоинства, патриотизма, понимания той роли, которую играет Россия. У военных тоже было такое преклонение. Сейчас стало меньше…