Вадим Арбенин - Предсмертные слова

«Мама… мама, я хочу пить», — попросил французский живописец, «король и певец парижской богемы» АНРИ де ТУЛУЗ-ЛОТРЕК, умирающий на руках матери в маленьком семейном замке Мальроме. Стояла удушающая сентябрьская жара. Жужжали надоедливые осенние мухи, не давая умиравшему покоя. Лотрек бредил с широко открытыми глазами. От него только что ушёл священник: «Итак, месье Лотрек, продолжайте лечиться и мужайтесь. До скорой встречи». — «Да, да, — ответил ему Лотрек. — Тем более, что в следующий раз вы уже придёте со своими свечками и колокольчиками». После священника к нему заглянул отец, граф Альфонс, неразборчивый бабник, азартный лошадник и заядлый охотник. «Я знал, папа, что вы не пропустите случая, чтобы крикнуть „ату!“», — поприветствовал его Лотрек. Его поедом ели мухи, и отец принялся бить их резинкой от носка. «Старый дурак!» — отчётливо произнёс Лотрек. И опять: «Мама… Вы! Одна вы!» И вздохнул: «Чертовски трудно умирать!», и это были его последние слова. Через секунду тело его напряглось, вытянулось, и Тулуз-Лотрек, уродец, не оправдавший надежд своего древнего знатного рода, отошёл в лучший мир. По углам огромной кровати под балдахином потрескивали четыре свечи. За окном собиралась гроза.

И умирающий ФРАНСИСКО ФРАНКО, который пережил всех диктаторов, присвоивших себе звание генералиссимуса, Сталина и Чанкай-ши среди прочих, изредка приходя в сознание, жаловался: «Как же тяжело умирать». Ещё бы не тяжело! После стольких-то сердечных приступов! Однажды в ночь у него случилось кишечное кровоизлияние — кровь забрызгала постель, ковёр и стену в спальной комнате: то был символический финал бурной и жестокой жизни вождя Испанской фаланги! На машине военной «скорой помощи» его доставили в больницу «Сьюдад Санитариа Ла Пас» имени самого Франсиско Франко. В течение нескольких дней трубки, инъекции и капельницы поддерживали каудильо между жизнью и смертью. Франко был жив, и только. Дворцовую камарилью это устраивало: она готова была пойти на всё, чтобы только в нём теплилась жизнь. В конце концов его дочь Ненука настояла, чтобы отцу дали умереть спокойно. Трубки отключили, и в пять часов утра с минутами «сфинкс без загадки» отдал богу душу. В политическом завещании, поспешно зачитанном уже в десять часов, Франко, «верный сын церкви», попросил «прощения у всех». «И я от всего сердца прощаю тех, кто считал меня своим врагом, хотя сам я никогда не считал их таковыми. Верю и надеюсь, что у меня не было других врагов, кроме врагов Испании».

И австрийский эрцгерцог МАКСИМИЛИАН ГАБСБУРГ, посаженный на престол Мексики французскими интервентами в 31 год и поставленный к стенке её патриотами в 34 года, тоже всех простил: «Я прощаю всех. И молюсь, чтобы и каждый из вас простил меня и чтобы моя кровь, которая сейчас прольётся, принесла Мексике мир. Я умираю за правое дело. Да здравствует свободная Мексика! Да здравствует её независимость!» Одетый в мексиканский чёрный национальный костюм и белое сомбреро, он вручил каждому из семи солдат расстрельной команды по золотой монете со своим изображением и сказал им, указывая на сердце: «Мучачос, цельтесь хорошенько, цельтесь в грудь, прямо сюда! Не попадите в голову, чтобы мать могла узнать меня». А капитану Гонзалесу сказал: «Я в вашем распоряжении, сеньор». Гонзалес стал было извиняться, но Максимилиан перебил его: «Молодой человек, обязанность солдата подчиняться. Выполняйте приказ!» Взглянул на бездонное синее небо над Колокольным холмом в крепости Кверетаро, в ста милях к северу от столицы, вынул часы — было ровно 7 часов — и глубоко вздохнул: «Именно в такое-то утро я и хотел умереть. Жизнь всего лишь комедия…» Капитан взмахнул саблей, прозвучала отрывистая команда: «Listos! Apunten! Fuego!» Ружья поднялись, грянули выстрелы, и опереточный император рухнул на бок, лицом вниз, пробормотав напоследок: «Человек…» Подошёл Гонзалес, носком сапога перевернул тело убитого на спину, и по его команде один из солдат выстрелил Максимилиану прямо в сердце. Военный оркестр сыграл Похоронный марш. Императора положили в простой сосновый гроб, цена которому в базарный день была одно песо и 50 сентаво.

И маршал Наполеона, его зять и самый знаменитый кавалерист Европы своего времени ИОАХИМ МЮРАТпопросил перед казнью: «Солдаты, выполняйте приказ! Цельтесь в сердце, но пощадите лицо. Огонь! Пли!» И разорвал на груди рубашку с чужого плеча. Мстительные Бурбоны настигли его на калабрийском берегу Италии, схватили и расстреляли во дворе замка захудалого городка Пиццо. Сын трактирщика из Гаскони, потом простой солдат, ставший маршалом и королём Неаполитанским, Мюрат умер картинно храбро. Когда ему предложили завязать глаза, он презрительно отказался от повязки в лучших традициях поведения героя перед расстрелом. Отказался он и от стула, на котором мог умереть сидя. Вся его жизнь, жизнь «императорского петуха с плюмажем», была большой позой, он принял позу и в последнюю минуту жизни, в 6 часов вечера 13 октября 1815 года. Одиннадцать пуль из двенадцати ружейных стволов расстрельного взвода неаполитанских стрелков ударили его в грудь, одна вошла в правую щёку. Поскольку тело его и на земле ещё конвульсивно вздрагивало, офицер добил его тремя выстрелами в голову. Перед казнью Мюрат передал священнику записку: «Я желаю умереть добрым христианином». А жене Каролине, младшей сестре Наполеона, оставил письмо: «…докажи миру, что ты достойна меня… Я оставляю тебя без королевства, без средств к существованию, окружённой моими бесчисленными врагами… Будь выше этих неприятностей. Помни, кто ты и кем ты была… Храни тебя Господь». Вместе с письмом он вложил в конверт один из локонов своих шикарных чёрных кудрей и золотые часы с портретом Каролины и передал офицеру. Поднялся и сказал: «Ну, а теперь пойдём и исполним божью волю».

«Миша, прикажи своим стрелкам целиться мне прямо в сердце», — обратился отставной лейтенант ПЁТР ПЕТРОВИЧ ШМИДТк бывшему своему соученику по Морскому училищу и закадычному другу Михаилу Ставраки. Лейтенанта Шмидта приговорили к смертной казни за участие в мятеже на крейсере Черноморского флота «Очаков» в дни первой русской революции 1905 года. Рано утром 6 марта 1906 года его и ещё трёх смертников доставили на остров Березань. Здесь у вкопанных в землю столбов их ожидала расстрельная команда из 48 матросов с канонерской лодки «Терек». За ней, на всякий случай, поставили взвод солдат с винтовками на изготовку. Шмидт, в одном нижнем белье и без шапки, усмехнулся, глядя в глаза лейтенанту Ставраки, другу юности, который командовал расстрелом: «Неужели ты так меня боишься?» А потом уж добавил: «Миша, прошу, прикажи стрелять в сердце!»