Глеб Котельников - Парашют

Уложив парашют заново, я попросил командира сбросить манекен с высоты всего пятидесяти метров.

— А вы не боитесь, что купол парашюта не успеет развернуться? — спросил меня командир.

— Мне бы хотелось, — ответил я, — испробовать самую маленькую высоту, на которой мой парашют может раскрыться. Да и чего же бояться? Ведь не человек прыгает.

И мы повторили опыт. Оказалось, что купол вылетел из ранца и стал раскрываться уже в двенадцати-пятнадцати метрах от корзины, и после полного раскрытия его манекен пролетел еще метров десять, пока не коснулся ногами земли.

На всех очевидцев испытания произвели очень хорошее впечатление. Все выражали горячее желание, чтобы ранцы-парашюты были введены как в авиации, так и в воздухоплавании. Меня поздравляли с успехом, а Ломач чувствовал себя положительно именинником. Всем окружавшим его корреспондентам он говорил:

— Ну, знаете, после такого блестящего испытания я считаю, что заказ штук на двести ранцевых парашютов мне обеспечен.

Я спросил у командира, почему на испытание не приехал никто из начальства. Ответ, который я услышал, заставил меня усомниться в радужных надеждах Ломача.

— Не знаю, — сказал мне командир. — Мы еще вчера сообщили начальству, что к испытаниям все готово и что они состоятся ровно в четыре часа. Спрашивали, кого нам следует ожидать. Но нам ответили, что о желании поехать к нам кого-либо ничего неизвестно. А из школы ответили, что генерал Кованько не будет, так как он «занят чем-то более важным».

Уже на следующий день все газеты писали об удачном испытании нашего ранца-парашюта.

Но я сконструировал свой ранец :парашют специально для самолета, а сбрасывали его только с аэростата, поэтому мы с Ломачем не считали это испытание окончательным. Ломач добился того, чтобы нам разрешили испытать парашют, сбросив его с самолета.

В Инженерном замке сначала об этом и слышать не хотели, но потом понемногу стали соглашаться.

— Да, да, — говорили мне, — сбросить, конечно, можно… Но вот с какой машины? Тут нужна большая, тяжелая машина, а наши аэропланы легкие…

— Ну и что же из того?

— Как «что»? Да вы подумайте, что может случиться с аэропланом при ваших опытах! Аэроплан потеряет равновесие. Как же мы можем рисковать машиной для вашего удовольствия?

Эти знатоки авиации боялись, что самолет, потеряв нагрузку в пять пудов (восемьдесят килограммов), «козырнет» и разобьется.

— А как же за границей прыгают де-Кастелла, Пегу и другие? Там ведь от этого аэропланы не разбиваются! — протестовал я.

— А это вы уж у них спросите. Там, вероятно, для этого есть и машины специальные.

Наконец мне все-таки разрешили сбросить парашют с самолета. Но мы должны были сначала сбросить без парашюта груз в один, потом в два и три пуда, а манекен весом в пять пудов сбросить все-таки не позволили.

Осенью, 27 сентября, мы с Ломачем отправились в Гатчину.

Летчик Горшков, который уже сбрасывал парашют с аэростата, начал отвешивать пробные мешки с песком. А я тем временем надел на спину ранец и уселся в аэроплане, чтобы посмотреть, удобно ли сидеть с парашютом и насколько мешает ранец летчику.

Окончив свое дело, Горшков подошел к самолету и, увидя на мне парашют, испуганно сказал:

— Что это вы?! Зачем вы надели парашют?

— Хочу полетать с ним, чтобы попробовать, сильно ли он мешает.

— Heт, нет, ни в коем случае! Я не имею права брать вас с собой с надетым парашютом.

— Да почему же? В чем дело?

— Кто вас знает — еще выпрыгнете.

По правде говоря, я очень хотел спрыгнуть.

— Ну, а если бы и так? — сказал я — Неужели и вы тоже боитесь, что самолет перевернется?

— Ах, да не во мне дело! Приказано. Снимите-ка лучше ваш парашют.

Делать было нечего, пришлось подчиниться.

Три раза поднимались мы с Горшковым в воздух, каждый раз сбрасывая по мешку. Когда мы убедились, что ничего ужасного с самолетом не происходит, я сказал Горшкову:

— Послушайте, ну что нам канителиться с мешками? Давайте я прыгну.

— Ну уж нет-c! — возразил, смеясь, Горшков. — Вы рискуете только тем, что сломаете себе шею или убьетесь, и с вас взятки гладки, а меня за неисполнение приказания живьем съедят. Heт уж, дайте-ка ранец, привяжем его лучше к мешку.

Парашют сбросили, и он раскрылся отлично.

В это же время летчик Ефимов делал опыты с другим экземпляром моего парашюта в Севастополе, куда Ломач отправил своего служащего.

Там опыты прошли тоже удачно.

В царской России изобретения продвигались с большим трудом, поэтому нет ничего удивительного, что царские генералы не оценили и этого изобретения.

Ломач затратил на парашют много денег. Не пропадать же им зря! Ему как коммерсанту было необходимо не только вернуть все затраченное, но еще и заработать.

В Париже был объявлен конкурс на лучшую конструкцию авиационного парашюта.

— Раз у нас не интересуются парашютом, — говорил Ломач, — надо показать его за границей.

И он предложил мне поехать с ним во Францию, обещая принять на себя все расходы по поездке.

Французский патент у меня уже был, и я, дав Ломачу свое согласие на поездку, стал хлопотать об отпуске. Однако мое театральное начальство об этом и слышать не хотело. Дело было в декабре.

— Как? Среди сезона? Да что вы?! Как это можно?.. Вот в пост — другое дело, а теперь, перед праздниками, ни в коем случае!

Что мне было делать? Бросить работу в театре я не мог. Пришлось остаться.

Moи мечты о прыжке в Париже на своем парашюте разлетелись в прах. Пришлось подыскивать себе заместителя.

Как-то ко мне зашел мой знакомый, Владек Оссовский, ученик Петербургской консерватории. Он знал о моих парашютных делах и теперь, услышав от меня, что парашют будет представлен на конкурс в Париже, сказал:

— Так, значит, вы скоро поедете за границу?

— В том-то и дело, что мне самому ехать не придется: театральное начальство не отпускает. Хочу предложить кому-нибудь поехать вместо меня.

При этом я взглянул на Владека и подумал: «А что, если я предложу ему? Парень молодой и не из робких, к тому же хороший гимнаст. Да и фигура подходящая: небольшого роста, худенький, вес, наверное, небольшой, а это и для парашюта лучше…».

— Слушайте, Владек, а вы бы не поехали?

— Я?! Да с величайшим удовольствием!

— А прыгать с парашютом вы не боитесь?

— Нисколько.

— Тогда приезжайте завтра ко мне к двенадцати часам: мы поедем к Ломачу и я познакомлю вас с ним.

На следующий день все устроилось Ломач согласился взять Оссовского с собой.

Я выдал Ломачу доверенность, и он уехал с Оссовским в Париж, захватив с собой два ранца-парашюта.