Александр Лацис - Почему плакал Пушкин?

Кто и когда ввел их в состав сочинений Гавриила Державина?

Академик Яков Карлович Грот, в 1866 году. Определяя правила отбора, ученый объявил свои строгие требования. Он напрочь отвел произведения, не имевшие опоры среди подлинных рукописей.

«В самом деле невероятно, чтобы стихотворения, обратившего на себя внимание современников, он вовсе не занес в свои тетради, если б оно принадлежало ему; невероятно, чтобы оно не сохранилось хоть вчерне, тогда как уцелело множество черновых подлинников других, гораздо меньших, или даже неоконченных трудов его».

Исключение из провозглашенных им правил академик сделал для четверостишия «На птичку». Между тем Гроту было известно, что при жизни Державина четверостишие не печаталось. Не было упоминаний ни в журналах, ни в переписке современников. Впервые объявилось в печати через одиннадцать лет после кончины поэта.

Публикуя не имевшую ни автографа, ни хотя бы прижизненной копии «Птичку», академик поступил вроде бы нелогично.

Свои текстологические правила он нарушил беспричинно и притом заметно. Стало быть, умышленно?

Действительно ли существовал такой вынужденный прием – заведомая ошибка, а при ней – более или менее заметная подсказка?

В «Известиях Академии наук, серия литературы и языка» (№ 1 за 1986 год) приведены три примера, когда Грот, казалось бы, совершал явные текстологические оплошности. А на деле? Академик «обходил неизбежные цензурные препятствия и вместе с тем косвенными путями указывал читателю на подлинный смысл».

В томе третьем Сочинений Державина четверостишие «На птичку» помещено на стр. 482. И тут же сопровождено замысловатым и даже загадочным примечанием Я. Грота:

«Разительное, хотя конечно случайное сходство… представляет по идее басня Крылова…»

Курсив принадлежит Гроту. Этим приемом Грот стремился подчеркнуть, что замысел – единый.

Происшествие, немедленно ставшее известным всему Петербургу, происходило, однако же, через четыре года после кончины Державина, то есть не в 1816, а в 1820 году.

Приняв для пробы эту точку зрения, перечитаем басню «Кошка и Соловей». Нынешние комментаторы поясняют, что Крылов иносказательно изобразил свои цензурные мытарства. Однако «Соловей» – никакой не баснописец. Лирический поэт. Его голос «так звонок и чудесен» , что от «прелестных песен Все пастухи, пастушки – без ума» .

А согласно словарям того времени, «пастухи» означало также и «влюбленные»…

Не приходил ли далее читателям на ум допрос, учиненный в апреле 1820 года Пушкину Милорадовичем?

После чего обещанное и уже объявленное прощение было взято обратно.

Остается добавить, что басня увидела свет в феврале 1824 года в издании, примыкавшем к декабристам («Соревнователь просвещения и благотворения»). После кончины Державина минуло восемь лет.

Титулярный советник Борис Михайлович Федоров на протяжении четырех лет служил секретарем при директоре Департамента духовных дел Александре Ивановиче Тургеневе. Затем бесталанный, но предприимчивый журналист, которого все называли «Борька Федоров», затеял издание альманаха. И вот перед нами: «Памятник отечественных Муз, изданный на 1827 год Борисом Федоровым».

В предисловии читаем: «За сообщение писем и стихов Батюшкова я одолжен Александру Ивановичу Тургеневу, равно его же благосклонному посредству обязан возможностию обогатить мой Альманах прелестию Поэзии Жуковского, стихами давно уже писанными и отчасти забытыми знаменитым Поэтом, но сохраненными почтенным другом его для подарка Музам отечественным».

Следующая пышная фраза – о Пушкине. Он-де дал позволение издателю «поместить в сем Альманахе некоторые из первых произведений своей Музы».

Тут Борька прихвастнул, ибо кое-что печатал без ведома Пушкина. О неудовольствии поэта упоминает О. Сомов в альманахе «Северные цветы на 1829 год».

«…В Памятнике Муз на 1827 год напечатаны были отрывки из стихотворения Пушкина “Фавн и Пастушка”, стихотворения, от которого поэт наш сам отказывается и поручил нам засвидетельствовать сие пред публикой. Выпускать в свет ранние, недозрелые попытки живых писателей, против их желания – непростительно».

Но откуда взялись юношеские стихи? Возможно, из запасов все того же А.И.Т., благодаря чьим хлопотам Пушкин был принят в Лицей.

Рецензент «Московского телеграфа» – а им был П. Вяземский – выступил задолго до Сомова. Однако Вяземский уже знает, что альманашник исхитил рукописи, то есть действовал без ведома Пушкина. Очевидно, что Вяземский мог все это узнать только от самого Пушкина.

…Между тем Борис Федоров в предисловии к альманаху продолжает отбивать поклоны. «Особенным долгом поставляю благодарить особ, дозволивших украсить оный произведениями Карамзина и Державина, драгоценными для современников и потомства».

Дозволения – от вдов. А произведения? Фактическим составителем большей части альманаха был Александр Тургенев. Он отдал в печать извлечения из своего архива. Например, «несколько мыслей Н. М. Карамзина». (Из писем его к А.И.Т.) Для включения «державинского» четверостишия ему, А.И.Т., надо было лишь присоединить еще один листок из подручных запасов.

Чем подтвердить, что Тургенев постоянно собирал не бывшие в печати, недозволенные стихи? Заглянем в переписку Пушкина. 31 августа 1831 года Вяземский ему пишет:

«… у меня уже кой-какие стишки готовы, которые пока преют за пазухою у Тургенева. Он по старому все так и хватает».

Тургенев, который «все так и хватает» , 13 июля 1826 года уехал в долгую, многолетнюю заграничную поездку. А кроме как через посредничество Тургенева не видно пути, обеспечившего сохранение в тайне имени истинного сочинителя.

По этим соображениям наметим край: четверостишие не могло возникнуть позднее июня 1826 года.

«Птичка» объявилась в окружении четырнадцати подлинно державинских, но мало примечательных стихотворений. Приведем более удачное, по крайней мере, неплохо придуманное:

В скоплении согласных, в нарочитом нагромождении не видно сходства с «Птичкой». Здесь другое дыхание, другой способ чтения.

Вернемся к рецензиям Вяземского. «Разумеется, слава певца Фелицы не озарится новым блеском от стихов его, помещенных в Памятнике; но кто не порадуется находке стихов его…»