Борис Васильев - Картежник и бретер, игрок и дуэлянт

Она очень обрадовалась, что я заговорил. Даже несмело улыбнулась.

- Почтовых ожидают к вечеру, и он наверняка приедет с ними. Спасите меня, умоляю...

- Каким же образом я могу вам помочь, Вера Прокофьевна?

- Мне необходимо уехать до прибытия почтовой тройки. Но... Простите меня, Бога ради, мне нечем оплатить прогон.

Я поверил ей сразу. Не словам - состоянию ее. Состояние души сочинить невозможно.

- На станции есть оказия?

- Да. И как раз - до Кизляра.

- Собирайтесь, Вера Прокофьевна.

Я нашел урядника, оплатил прогоны до Кизляра.

- Поверили ей, стало быть?

- А ты - не поверил?

- Кто ее знает, - урядник пожал плечами. - Тут - середка: донцы еще верят, а кубанцы - нет.

- Что ж так?

- Тут война особая, господин хороший.

Мне совсем не хотелось слушать благодарственные возгласы и видеть благодарственные слезы, и я ушел к Савке. Он уже пустил на траву стреноженных лошадей, расстелил под ракитою рядно, и мы славно провели время до вечера. А возвращаясь, еще издали расслышали громкий и явно нетрезвый рык:

- Как смел отправить ее без подорожной!..

Майор Афанасьев был коренаст, волосат и уродлив, как человекообразная обезьяна. Увидев меня, заорал в новом приступе яростного бессилия:

- Расчувствовались, господин благодетель?

- Знаете, за что я сослан на Кавказ, майор? - Я улыбнулся этой горилле, как закадычному другу. - За дуэль. Так что укротите свой нрав, пока не поздно.

- Она обокрала мою жену в благодарность за приют! - взревел майор. Любопытно узнать, чем она расплатилась с вами...

Я ударил его по щеке. С силой и не раздумывая. Он отшатнулся и стал на глазах наливаться кровью. Как клоп.

- Я вас предупреждал, майор.

Он молча пошел к выходу. У дверей обернулся:

- Я это запомню, Олексин. Запомню!..

И вышел, хлопнув дверью. Как выстрелил.

Второй марш

В Моздоке меня, так сказать, сняли с марша, приказав явиться в казарму сборного пункта, получить форму и... И тянуть потную лямку рядового стрелка в пока еще неизвестном полку.

Времени для прощания с Савкой мне дали совсем мало. Сидели в трактире, пили кизлярское - кстати, очень хорошее вино, рекомендую. Брат мой молочный плакал чуть ли не в голос, а я - еще в статском, еще на час еле-еле отпущенный для прощания - завидовал, что и зареветь не в состоянии.

- Может, мне здесь остаться, Александр Ильич? Может, квартиру сниму, так хоть поночуете когда.

- Матушка моя одна там, забыл? Я ей письмо напишу, чтоб определила тебя официально, с хорошим жалованьем, управляющим всеми нашими деревнями и землями. Справишься?

Савка громко высморкался в платок, утер слезы. Подумал, вздохнул и сказал:

- Можешь не сомневаться, Александр Ильич.

И потому, что на "ты" ко мне обратился, я понял, что решение такое он и сам уже принял, и с делом справится. Парнем... Да нет, уже не парнем - мужиком он был грамотным, толковым и, главное, соображающим.

- Возьми у трактирщика бумагу и чернила.

Написал я письмо, выпили мы по последней, обнялись по-братски, троекратно расцеловались...

И пошел я в казарму. Форму получать.

Служба моя началась с полного безделья и ожидания, когда подойдут маршевые роты. С безделья потому, что начальник сборного пункта пожилой капитан без левой руки сказал:

- Нечему вас учить здесь, Олексин. А на вольное поселение отпустить права не имею.

- Тогда позвольте с солдатами позаниматься. Хотя бы стрельбой, что ли.

- Нет, Олексин, не позволю. Вам служить с ними, а ну как ненароком обидится кто на ваше учение? И не просите, здесь - война особая. Рассыпная война, я бы определил.

Проболтался я так с неделю и чуть умом не тронулся, ей-Богу. Существую по солдатскому уставу, а бездельничаю - по офицерскому: солдаты занимаются, а я хоть гуляй вокруг них, хоть валяйся на нарах. Ну решительно нечего делать. И я вновь пошел к однорукому капитану.

- Понимаю, - проворчал он. - К лекарю нашему пойдете в помощники? От него вчера очередной помощник сбежал, так что вакансия свободна.

Вот так и сказал: "Вакансия свободна". Они тут вообще странно разговаривали, на Кавказе, но не в этом дело.

Мне бы, дураку, спросить, с чего вдруг очередной помощник сбежал, а я обрадовался. И дело вроде нашлось, и при лекаре жить - не в казарме. Ему в городе квартира полагалась, и он кого-то там, по слухам, даже пользовал.

- С удовольствием, - говорю.

Лекарь Матвей Матвеевич был на редкость краснорож и сизонос. Я не придал окраске должного значения, узрев в ней лишь влияние кавказского климата. День он меня учил порошки да мази готовить - толково учил, ничего не скажешь, потом пригодилось, - а еще через день, что ли, озадачил особым заданием.

- Вечером я по визитам пойду, пора уж, - бурчал он (он всегда бурчал, а не говорил). - Тебе, как помощнику, доверяю расставить по точкам по два стакана крепкого кизлярского.

- А где, - спрашиваю, - точки, Матвей Матвеевич?

А разговариваем мы на его квартире, и тут он начинает меня по ней водить. С разъяснениями.

- Первая точка - первое окно: два стакана на подоконник. Вторая точка стол. Тоже два стакана. Третья - печка...

Ну, и так далее. Всего набралось восемь точек его встреч с визитерами. Я поначалу ничего не понял, только удивился, что сразу столько визитеров пожалует. Но поскольку все толковали об особенностях Кавказской войны, то я промолчал, подумав про себя, что так, вероятно, в Моздоке и полагается врачу занемогших принимать. И все в точности исполнил к его возвращению со сборного пункта.

К вечеру он явился чуть бледнее обычного.

- К визитам все готово?

- Так точно, Матвей Матвеевич.

- Все тогда. Спасибо. Свободен. Ложись спать. Я им сам двери открывать буду.

Свободен так свободен. Ушел я к себе за перегородку, взял, помнится, томик Загоскина с "Юрием Милославским" - у лекаря на кухне нашел - и завалился в койку.

Лежу, читаю. Никто не стучит, не звонит, двери не хлопают. Что-то не торопятся визитеры, думаю.

И вдруг слышу из-за перегородки приветливый голос Матвея Матвеевича:

- Рад, сердечно рад видеть вас, Иван Сергеевич. Как супруга ваша, детки?

С кем же это он? - думаю. Дверь не стукнула, шагов не слышно...

Встал на койку, за перегородку заглянул...

- На что жалуетесь, любезный Иван Сергеевич? Кашель замучил? А вот, пожалуйте, микстурку...

Смотрю и глазам не верю: у окна, в первой "точке" - один Матвей Матвеевич со стаканом в каждой руке.

- Ваше здоровье!

Чокнулся мой лекарь сам с собой этими стаканами и отправил их содержимое один за другим в собственное горло. Поставил опустевшие стаканы и неспешно, важно даже перешел к столу. И - закланялся, заулыбался:

- Марья Степановна, дорогая вы наша! Как супруг, как детки? Ну, слава Богу, слава Богу! Что, тягость в груди испытываете? Так я микстурку предложу. Преотличнейшая микстурка, доложу вам. Преотличнейшая!..