Борис Васильев - Вы чьё, старичьё

Багорыч на спор на троих не глядя разливал, на полубульку зарабатывая. Дед Глушков отобрал у него бутылку, сунул ее владельцу и повел приятеля в сторону. Приятель орал и вырывался, а дед сказал:

- С этим кончено, увожу я тебя отсюда. Как только подтверждение придет, что примут нас.

- Куда это? Где это? - обижался Багорыч.- Мешаешь все, вредный ты старик!

Через неделю пришел ответ. Длинный и многословный, а если пересказать, так шесть слов: милости просим, Касьян Нефедович и Павел Егорович.

- Ну вот,- вздохнул дед Глушков, прочитав Багорычу письмо.- Ждут нас там, значит, за нами дело.

- Хорошая женщина,- потрясенно признался Сидоренко. - Сколько лет?

Дедуня глянул укоризненно. Сидоренко засмущался и стал ковырять грязь ботинком.

- Не порть обувь,- строго сказал Касьян Нефедович,- Жизнь наша меняется, и всякие глупости надо из неё выкинуть.

До сего дня, даже до сей минуты крикливым Сидоренко решал за деда Глушкова, куда тому идти и что делать. А тут Глушков командовал, и Багорыч послушно кивал, изредка уточняя: "Ясно. Понятно. Бу сделано". Не потому, конечно, что ехал в глушковские места, а потому, что эта очень простая и всем подходящая мысль родилась у Касьяна Нефедовйча. Пал Егорыч признавал право первородства.

- Выпивать если придется, то по праздникам. Мужиков разливать по булькам не учи, они и без это того. Пенсии все до копеечки Нюре отдавать будем, и по дому все делать, и...

- По грибы ходить будем,- деловито вступил Багорыч.- И Вальке сушеных пришлем. А еще насчет работы. Непременно надо нам на работу устроиться, и тогда мы денег подкопим.

- Зачем это? - подозрительно осведомился дедуня.

- А Вальку с Андреем к себе пригласим! - воскликнул Сидоренко, чрезвычайно обрадованный этой идеей.- А когда ребеночка родит, так нянчить его станем.

- Правильно,- согласился Касьян Нефедович.- Теперь что делать. Первое: никому ни слова, а то не пустят. Второе: выпишусь я с жилплощади. Третье: ты с работы уволишься. Четвертое: билеты...

Три дня беготнёй были заняты до предела: выписывались - совещались, увольнялись - совещались, билеты покупали - опять совещались. А когда все общие дела были исполнены, кончились их совещания: с прожитым человек прощается один на один.

- Дед, побежала я! - жуя на ходу (по утрам она всегда опаздывала), прокричала Валентина.

Обычно Сидоренко ей из кухни отвечал, а тут вышел, прислонился к косяку и глядел молча.

- Ты что это, дед?

- Сказать вышел, что...- Багорыч дернул головом и отвернулся.- Чтоб осторожней шла, подморозило.

- Допрыгаю,- беспечно ответила внучка.- До вечера, дед!

И дверью хлопнула. Дед постоял, шагнул вдруг, ткнулся лицом в ее старое пальтишко и замер. Только плечи вздрагивали. Потом утер лицо и пошел собирать свои вещи. И первой в чемодан положил книжку "Автоматизация ликвидации отходов".

А Касьян Нефедович в то утро встал спозаранку и, взяв из заветной мармеладовой коробки сэкономленные пять рублей, побежал искать прощальный подарок. Да не сообразил: все магазины были еще закрыты,- и дедуня устремился к рынку. А на входе окликнули:

- Отец, купи цветы. Посмотри, какие цветы! Как в крематории, понимаешь.

Молодой черноусый протягивал Глушкову совершенно немыслимый букет. Все на букет заглядывались, и даже огромная, как колесо, кепка продавца светилась от того букета. Но дедуня отмахнулся и поспешил за чем-либо ценным. Проспешил десяток шагов, умерял аллюр и остановился. Потоптался, назад повернул и опять будто нечаянно мимо тех цветов протопал. И опять. И - еще раз. И остановился.

- А сколько?

- Как из уважения, для тебя только - два червонца.

- Двадцать рублей?!

Отчалил старик. Несуразную цену назвали, и оттого, что цена была несуразной, цветы понравились ему еще больше. Отошел, выгреб из кармана остатки пенсии, сложил с заветной пятеркой, и вышло шестнадцать рублей. Зажал их в кулаке.

- А дешевле нельзя?

- Назови свою цену, уважаемый. Там посмотрим.

- Шестнадцать рублей у меня всего.

- Только из уважения. Только из личного уважения, понимаешь...

Дед Глушков нес старательно упакованный в газету букет двумя руками, как икону. Занудный червячок сосал его, что зря он деньги убухал, что завянет вся эта красота и ничего от подарка не останется. Но дед упрямо спорил, утверждая, что останется. Валечкина радость останется. Так с червяком и цветами и вошел он в квартиру.

- Ты живой еще, дед? - удивился Арнольд Ермилович: он на работу собирался.- А как же старуха твоя с архангелами?

- Уезжаю я,- сказал ему Глушков.- Вы двух ребеночков обещали, а я вчера из квартиры выписался. Можете занимать, только вещи возьму.

- Касьян...- растерянно забормотал сосед.- Николаевич...

- Нефедович я,- грустно усмехнулся старик.- Только просьба к вам - цветы эти за меня передать.

- Передам,- тихо сказал Арнольд Ермилович, взял букет и сел на стул, точно ноги у него ослабли.

Завозился Касьян Нефедович, забегался, и теперь приходилось поспешать. Вещи загодя были уложены, дед второпях выпил кефир, подхватил барахлишко свое и вышел в коридор. Хотел к соседям заглянуть попрощаться, но там громко плакала жена и что-го бубнил Арнольд Ермилович. Дед поклонился их дверям и побежал.

В целях конспирации решено было на вокзале встретиться. Багорыч мог быть уже там, и старик припустил прямо от подъезда. Да недалеко.

- Глушков! Дедушка!

Касьян Нефедович остановился: к нему почтальонша спешила.

- Телеграмма вам. Распишитесь.

"Анна Семеновна умерла. Хоронили вчера".

Старики сидели в зале ожидания. По лицу Касьяна Нефедовича все время текли слезы, и он не знал, что сделать, чтобы они не текли. Он словно съежился, усох вдруг, маленьким совсем стал, и Багорыч легко обнимал его единственной своей рукой.

- Это ничего, ничего, это бывает. Смерть у каждого есть, что уж тут. Жалко, конечно, Нюру, хорошая женщина, но ты держись, друг, вдвоем ведь, не пропадем. В Сибирь поедем, на это... на БАМ. Там люди нужны.

- Никому мы не нужны,- прошептал дедуня.- Никому.

- Врешь! - сердито крикнул Багорыч: теперь он стал старшим и главным, но не ерепенился, как всегда, а говорил серьезно и увесисто, как отвечающий за двоих.- Бани, к примеру, есть у них? Я банщиком могу, а ты...

Компания молодая шла мимо. Шумная, с гитарой. Девчушка в потертых брюках остановилась вдруг, присела перед ними.

- Вы чьё, старичьё?

Ласково спросила, обеспокоенно. Но тут парни ей крикнули:

- Наташка, поезд уходит!

И она убежала.

- Ничьё мы старичьё,- тихо сказал Глушков и вздохнул.- Ничьё.

- Неправда! - строго нахмурился Сидоренко.- Ты мой теперь, понял? Ты мой, а я - твой, и не пропадем. Мы с тобой еще...

- Вот они где! - крикнул знакомый голос.- Тут они, Валя! Нашлись, слава тебе...