Борис Васильев - Вы чьё, старичьё

- Может, это, жених он? - тихо-тихо, с полным сердечным замиранием спросил дедуня Глушков.

- Кто жених?

- Ну этот. Для которого за бутылкой побежала.

- Жених? - с невероятным презрением переспросил Багорыч.- Глупой ты, дед, понял - нет? Я б знал, понял - нет? Если б жених, я бы знал? Или не знал? Чего молчишь?

- Знал,- сказал кореш и, подумав, добавил: - Или не знал.

- А я его и не знаю,- задумчиво сказал Сидоренко, не обратив внимания на глушковскую интонацию.- Хотя лицо знакомое. Вроде знакомое... Или незнакомое?

Замолчали старики, закручинились, нутром своим натруженным уже предчувствуя, что встреча с этим знакомо-незнакомым лицом означает крутой поворот в их собственной судьбе.

10

Природа распорядилась, чтобы у каждой женщины был свой Адам, но люди постарались так все перепутать, что чаще всего этот Адам оказывается женатым отнюдь не на Еве, живет в ином столетии или прописан в общежитии с монастырским уставом. И каждый год добавляет путаницы, девушки без любви выходят замуж, молодые люди отдают руку первой же юбке, мелькнувшей на танцплощадке, и суды завалены заявлениями о разводах. После школьных опытов со свадьбами Адамы начинают всесоюзный розыск своих Ев, а Евы экспериментальным путем устанавливают своих Адамов. В этом нет ничего противоестественного, однако известно, как буйно расцветает нравственность, когда отцветает плоть, а посему эти мучительнее для ищущих поиски давно заклеймены как упадок нравов. А на деле нет никакого упадка, а есть непреложный закон природы: женщина способна любить только одного-единственного, ей предназначенного мужчину. Кому-то везет, а кто-то обречен в поисках своего единственного перебрать десятки чужих. Но, отдаваясь этим чужим, женщина не растрачивает ни грана своей любви. Она ее изображает, бессознательно сберегая все неистовое пламя свое предначертанному свыше. И когда он приходит, становится неузнаваемой не только для сослуживцев.

- Что же ты не писал, стервец ты? - говорила Валька, и тело ее светилось в сумраке нежностью и любовью.- Паразит ты, ты кровь мою всю выпил, и никто мне теперь не нужен, кроме тебя.

- До чего же ты сладкая, Валька,- утомленно вздыхал Андрей.- Считаю, что все, нашел и искать никого не хочу больше.

- Врешь, поди? Врешь? - обмирая от нежности, шептала она.

- Честно, Валечка. Недаром к тебе прямо с вокзала пришел.

- Прийти-то пришел, а вещички в камере хранения оставить не позабыл.

- Да какие там вещи! Не с Европы же я возвращаюсь.

До сей поры Валька своими друзьями вертела как хотела, а здесь не то чтобы приказать - до сладкой дрожи ждала, что ей прикажут. А он ничего не приказывал, ласкал да целовал, а к ночи сказал:

- Любовь любовью, а съезжаться погодим. Устроюсь на работу, с жилплощадью выясню, а там видно будет.

В любых отношениях наступает предел, за которым люди по-разному понимают одно и то же. Андрей был женат (о чем, естественно, не говорил Вальке и что Валька, естественно, знала), разведен и помянул о жилплощади, надеясь получить в квартире бывшей супруги право на какие-нибудь квадратные метры. Но все, что касалось его прошлой жены, лежало для Валентины за пределом общего понимания; отсюда начиналось ее понимание, и это личное понимание толковало одно: в однокомнатной ее квартире Андрей не желает жить потому, что тогда их будет трое. Так она его поняла, поскольку знала, что с милым, конечно, рай и в шалаше, но надо же иметь этот отдельный шалаш.

Вот какие разные мотивы породил финал их любовного разговора. Андрей считал, что ясно растолковал причину, и готов был горячо и весело проводить с Валечкой хоть все вечера. А Валентина, готовая весело и горячо проводить с Андреем обязательно все вечера, занозила-таки свое доброе и влюбчивое сердечко довольно опасной занозой, решив, что любимый не

переселяется к ней исключительно из-за третьего лишнего. То есть из-за деда Сидоренко, Багорыча.

Мужиком Андрей был компанейским, тут же нашел общий язык с Пал Егорычем и личный - с Касьяном Нефедовичем, и жизнь заструилась еще живее. Правда, поначалу, учуяв неладное, дедуня не явился в среду, проторчав полвечера на знакомой скамейке автовокзала. Полвечера потому, что его разыскал Валечкин дружок самолично. И сел рядом.

- Что, отец, меня, что ль, невзлюбил?

- Нет,- шепотом ответствовал дед,- что ты.

- А чего же к Вальке сегодня не явился? Всегда по средам как штык, понимаешь, а сегодня хильнул. Валька решила, что заболел, отца к тебе наладила, да он ни с чем и вернулся. А ты вон где.

- Да,- сказал Касьян Нефедович.- Тут я. Народ кругом.

- Народ, значит, любишь?

- Люблю.

- А мы разве не народ? И мы народ. Вот и пошли к нам.

И привел дедуню Глушкова. И все встало на свои места, только Валентина куда чаще деда своего теперь гулять отправляла. И дед клал в карман будильник, заряженный на три часа вместо двух.

А дожди лили уж совсем беспросветно, ветры рвали последние клочья тепла, и солнце поглядывало на землю испуганно, будто из-за угла, будто запрещено ему было поглядывать. Короче говоря, над всей землей, по словам Багорыча, бушевал климат и погоды не было ни в одном государстве. При таком положении и бессердечный хозяин пса на улицу выгнать не решился бы. Даже если на той улице и числилась среда.

- Ну вот что,- сказала старикам Валентина, предварительно долго препиравшаяся с Андреем.- Дед, доставай книгу.

- Книгу? - озадаченно переспросил Сидоренко, покосившись на дедуню Глушкова.

- Давай-давай! - прикрикнула внучка.- Оба рядышком садитесь, в книжку носом. И ты, дед, для дедуни вслух читай, пока не скажу.

- Не надо бы, Валя! - с досадой крикнул Андрей.- Я лучше завтра зайду.

- А я сегодня хочу! - отрезала хватившая три рюмки Валентина,- И стесняться тут нечего, тут - жизнь. Верно, дедуня?

- Верно,- покорно согласился ничего не понимавший Глушков.

- Умница.- Валечка нежно чмокнула дедуню в розовую лысину.- Тогда садитесь, как велела.

Деды уселись в кухне за стол спинами к комнате и лицами в окно. И Пал Егорыч деловито раскрыл книгу. Никчемный сверхплановый дождишко тоскливо тарахтел в стекло, отсчитывая мгновения, и мгновения эти тянулись для Касьяна Нефедовича как погребальные дроги. Не был готов он к такому искусу, не собрал сил своих духовных, а потому и не оценил молодого счастья за старческими плечами. Даже монотонный, как пономарь, Багорыч заметил транс, в который впал кореш. Перестал бубнить, толкнул плечом:

- Жизнь это, понял - нет?

- Жизнь,- подтвердил Глушков, и две жалких слезинки дробно стукнулись о страницу.

Не одному Касьяну Нефедовичу неуютно было в тот вечер. Дед Сидоренко к этакому был привычен, а Валька, буйно празднуя взрывы собственной страсти, искренне полагала, что все вокруг должны радоваться ее счастью и что прятать тут абсолютно нечего. Но Андрей ощущал некоторое смущение, а потому пришел на кухню с початой бутылкой.