Вадим Парсамов - Декабристы и русское общество 1814–1825 гг.

Участие Барятинского в декабристском движении, по имеющимся в распоряжении исследователей источникам, выяснено достаточно хорошо. В самом общем виде картина может быть представлена следующим образом. В начале 1820 г. Барятинский получил назначение на должность адъютанта командующего 2-й армией генерала П. Х. Витгенштейна и прибыл в Тульчин. Там он сразу же попал под воздействие Пестеля, который в то время был также адъютантом Витгенштейна. Летом того же года Барятинский был принят в Тайное общество [981]. На следствии он не скрывал того чувства, которое при этом испытывал: «Любя искренне мое отечество, я с радостью взошел в то общество, которое мне казалось стремящимся к его благу» [982].

В 1821 г. Барятинский – участник заседания Тульчинской управы, дезавуирующего решение Московского съезда о роспуске тайного общества. Он активно вербует новых членов, среди которых оказывается и сын главнокомандующего Л. П. Витгенштейн [983]. Как один из ближайших сподвижников Пестеля, Барятинский разделял его республиканские симпатии и был в курсе замысла цареубийства. В 1823 г. он от имени Пестеля ведет в Петербурге с Н. М. Муравьевым переговоры, обозначившие глубокие расхождения между Южным и Северным обществами. Своего пика декабристская карьера Барятинского достигла осенью 1825 г., когда он был назначен «в председатели Тульчинской управы» [984]. За все это Барятинский был осужден по 1 разряду, первоначально предусматривающему смертную казнь.

Поэтический сборник Барятинского, независимо от его художественных достоинств, является уникальным свидетельством, позволяющим не только заглянуть во внутренний мир декабриста, но и увидеть в неожиданном ракурсе жизнь Тульчинской управы, погрузиться в культурно-бытовую среду тульчинских офицеров, застать их в редкие минуты отдыха между выполнением служебных обязанностей и конспиративной деятельностью. Яркую характеристику тульчинского общества дал в своих мемуарах Н. В. Басаргин: «Тульчин, польское местечко, принадлежавшее в то время графу Мечиславу Потоцкому, населено евреями и польскою шляхтою. Кроме военных и чиновников главной квартиры, не было там никакого общества. Будучи ласково принят начальством, я скоро сблизился со всеми молодыми людьми, составляющими общество главной квартиры. К нему принадлежали адъютанты главнокомандующего, начальника Главного штаба и прочих генералов, офицеры Генерального штаба и несколько статских чиновников. Направление этого молодого общества было более серьезное, чем светское или беззаботно веселое. Не избегая развлечений, столь естественных в лета юности, каждый старался употребить свободное от службы время на умственное свое образование. Лучшим развлечением для нас были вечера, когда мы собирались вместе и отдавали друг другу отчет в том, что делали, читали, думали» [985].

Исследователи часто приводят эту цитату для доказательства серьезного политического характера тульчинского общества. Для нас же в данном случае важно то, что это общество, помимо серьезных разговоров, имело «светское» и «беззаботно-веселое направление». Так, Барятинский, один из наиболее активных членов Южного общества, не связывал своего поэтического творчества с революционной деятельностью. Поэзия была для него не средством агитации и воспитания молодежи, как для других поэтов-декабристов, а естественным проявлением того богатого культурного мира, который составлял его внутреннее содержание и был результатом первоначального воспитания.

Образование Барятинский получил в иезуитском пансионе, который окончил «в конце 1814 или в начале 1815 года» [986]. Его любимыми предметами были словесность и математика. Что касается словесности, то французские аббаты в своем пансионе преподавали главным образом латынь и французскую литературу. Оттуда Барятинский вынес хорошее знание древних авторов, а также владение техникой французского стиха. Вместе с тем чувствовался недостаток в знании родного языка. «К моему стыду, – признавался Барятинский, – (бывши воспитан в С. Петер. у Изуитов) не знаю хорошо русский язык и не занимался чтением русских книг» [987]. Вместо этого, «укрепив себя более в латинском языке, предался исключительно древней и современной словесности» [988]. Под современной словесностью подразумевается прежде всего французская литература и французский язык, на котором он делал собственные поэтические опыты. Вместе с тем это не исключало, как мы увидим, следование определенной отечественной литературной традиции.

Творчество Барятинского относится к тому тонкому слою рафинированной национальной культуры, для которого французский язык был наиболее удобным средством самовыражения. Однако если наиболее одаренные представители этого слоя стремились путем реформирования русского языка привить ему способность к выражению европейских понятий, то Барятинский остался чужд подобным языковым поискам и предпочитал пользоваться готовыми французскими оборотами.

Поэтический сборник Барятинского – это творчество светского дилетанта, восходящее к традиции poésie fugitive XVIII – начала XIX в. Следует сделать небольшую оговорку. Антитеза «поэзия дилетантская ↔ поэзия профессиональная» необязательно соответствует противопоставлению «посредственное произведение ↔ высокохудожественное творчество». Различие между поэтом-дилетантом и профессионалом заключается прежде всего в отношении к поэтике. Первый, как правило, идет проторенными путями, пользуясь уже открытыми художественными возможностями. Второй занят поисками новых художественно-выразительных средств. Но для обоих обязательным критерием является вкус. Нередко дилетант обладает тонким художественным чутьем, и, наоборот, поиск новых литературных путей не всегда сопровождается наличием вкуса и чувством меры.

Барятинский пробует свое перо в пределах той жанровой системы, которая в основном сложилась во Франции к концу XVIII в.: элегия, дружеское послание, мадригал, антологические стихи и т. д. Эти жанры, активно разрабатываемые в русской литературе начала XIX в. Карамзиным и поэтами его школы, к 1820-м гг. автоматизировались и сделались предметом эпигонства с одной стороны и насмешек с другой. Однако в сфере сближения литературы и быта, там, где поэзия является неотъемлемой частью человеческих отношений и языком, выражающим мысли и чувства читательской аудитории, они еще долго сохраняли свою актуальность. Поэтому адекватное понимание такой поэзии невозможно без учета порождающей ее конкретной ситуации. При этом такая ситуация может как существовать реально, так и становиться предметом художественного моделирования.

Сборник Барятинского открывается большим стихотворением, объединяющим в себе два жанра: дружеское послание и любовную элегию. При этом автор, избегая как синтеза, так и механического соединения различных жанров, создает текст в тексте. Наличие элегии внутри послания получает художественную мотивировку: автор спустя пятьдесят лет обнаружил написанные им в молодости стихи и шлет их своему другу, сопровождая новыми размышлениями. Уже название «Souvenirs ďun vieillard. épitre à mon vieil ami» (Воспоминания старика. Послание к моему старому другу) указывает на различные уровни художественного моделирования. Воспоминания являются реальностью, порождающей текст дружеского послания. Само послание, содержащее в себе текст любовной элегии, выступает по отношению к ней как затекстовая реальность. Таким образом, элегия включается в послание как творчество в жизнь, как история сердца героя ( histoire de mon cœur ). Это дает возможность объединить искусственность и искренность: слабые стихи описывают сильные чувства: «Le gout les condamna; les cœur les a sauvés» (Вкус их осудил; сердце их спасло).