Петр Бартенев - Воспоминания

Во вторую половину 1853 года я перебрался с Малой Лубянки на Моховую в игрушечный магазин Трухачева. Вспоминаю и другие мои до того помещения. На 3-м курсе жил я вместе с моим гимназическим товарищем, юристом в университете Дмитрием Дмитриевичем Батуриным, в одной комнате, разделенной перегородкой, за которою мы спали. Тут однажды оставалось у меня денег всего 10 коп., но случай вывел меня из беды. Идя по Столешникому переулку, на углу которого и Большой Дмитровки в доме Засецкого помещалась наша домохозяйка м-м Файе, повстречался я с книгопродавцем Хелиусоси (преемником Дейбнера), и дорогою предложил он мне переводить с Немецкого статейки для издания «Любителям Чтения». Он сказывал, что для этого издания выписал он из чужих краев дешевые картинки и кто-то у него выбирает, что нужно переводить. В разговоре мы дошли с ним до конца Кузнецкого моста, т. е. до его магазина и я понес от него к себе Немецкий оригинал. На другой день я отнес ему целый лист перевода и получил 6 рублей. Это, кажется, была первая моя письменная заработка (не считаю переводов в гимназии из Нирица, за которые денег я не получал). Разумеется, я был чрезвычайно собою доволен. Вспоминаю еще два мои студенческие помещения. С моим милым Казановичем жил я некоторое время в доме Игнатьева (ныне Толмачева) в Газетном переулке близ Большой Никитской. Внутри большого двора была у нас внизу одна комната. Один из наших товарищей, Англичанин Фрирс, умел отлично делать трещины в тарелках, стуча ими в свой лоб. Много тарелок перебил он так у нас к досаде Казановичев слуги, присланного ему отцом. Фрирс открыл возможность ходить в университет из Газетного сквозным двором в Долгоруковский переулок, и мы так и звали: идти Фрирсовым проходом. Тут были беспрестанные сношения с другим нашим товарищем Чехом Францем Фаусеком (по-чешски Фаусек вместо обще-славянского Жик). Он был сыном управляющего имением малолетних братьев Балашовых, а старший брат его управлял в Смоленской губернии имением князя Павла Борисовича Голицына. У Фаусека была особая книга – приват-корреспонденц с черновыми его письмами, в которых мы однажды прочли его выражение: «цель моего пребывания в Москве есть изучение Французского языка», над чем мы смеялись. Отец выписал его в Москву из Венского университета, где тогда происходили студенческие беспорядки. Фаусек в душе был псовым охотником; у него была собака «Пипер» и, бывало, ни за что его не заставишь остаться с нами, когда наступало время выводить Пипера на двор. «Пипер, иси», слышалось часто у него в помещении, где все было в порядке расставлено, в противоположность нашей безалаберной жизни. По окончании курса в университете (где в одном сочинении Шевырева назвал он себя венчаником, вместо венца), получил он у Балашовых место умершего отца своего. От них перешел он к братьям Мухановым в Старобольский уезд Воронежской губернии и по поручению Мухановых продал это большое имение княгине Марии Александровне Мещерской, у которой он оставался недолго, так как позволял себе жить слишком по-барски. Там он перешел в православие из католичества и очень рисовался этим переходом. Еще в Мотовиловке Балашовской женился он на Зейферт, воспитаннице Марии Петровны Бреверн, бездетной и очень образованной благодетельницы того края. Долго мы были с ним очень дружны. Старший его мальчик Виктор даже жил у нас на Берсеневской набережной. Ныне он директором женских курсов в Петербурге, а перед тем, кажется, был профессором зоологии в Дерптском университете. Уволенный от Мещерских, Фаусек переселился в Таганрог, где некоторое время занимался торговлею. По моему желанию ездил он в мои «Лысыя Горы» и поставил туда от себя прикащика, который действовал недобросовестно, что и послужило поводом к нашему охлаждению. Бедный Фаусек погиб в Петербурге: на него наехал экипаж и ушиб его до смерти.

Другое студенческое помещение было у меня в Кривоникольском переулке на дворе во втором от Большой Молчановки доме. Там жил я с Федором Федоровичем Кокошкиным (отцом нынешнего профессора). Это был поздно рожденный сын известного директора театров, тоже Федора Федоровича, в первом браке женатого на Варваре Ивановне Архаровой, а во втором от актрисы Потанчиковой произведшего на свет этого моего сожителя. Александра Ивановна Васильчикова, заботясь об его судьбе, зная, какую скромную веду я жизнь, выразила желание, которое по моей приверженности к ней, было мне приказанием, чтобы первокурсник Кокошкин поселился со мною. У нас было три комнаты со множеством моих книг и с общею любовью к Пушкину, которого стихи мы оба знали почти наизусть. Нас посещал Иван Захарович Постников, сын другой сестры Ал. Ив. Васильчиковой Марии Ивановны. Он был до такой степени тучен, что своим присутствием согревал наши чрезвычайно холодные комнаты. По субботам и воскресеньям навещала нас родная тетка Кокошкина, добродетельная сестра Потанчиковой, с другим своим племянником Добровым, незаконным сыном того же Федора Федоровича Кокошкина, учившимся в ремесленном заведении Императорского Воспитательного Дома, что в Немецкой слободе. Это был бедный мальчик в дырявых сапогах. Он учился отлично и отправлен был от училища за границу, где, в Швейцарии, поступил в работники и сдружился с неким Набгольцом. По возвращении в Россию он сделался профессором и, будучи очень доброго нрава и красивой наружности, женился, взял за женою 15.000 р. и вместе с Набгольцом основал в Москве столь известный доныне чугунолитейный завод. Тесная дружба соединяла моего Кокошкина с механиком, его братом, который имел какую-то должность в Нижнем, и с сестрою Анною Федоровною Кокошкиною же, которую княгиня Черкасская, бездетная дочь Александры Ивановны Васильчиковой, сосватала за некоего Штрандмана, а тот получил судебное место в Симферополе. Муж княгини Черкасской, князь Владимир Александрович, будучи опекуном Кокошкина, привел в порядок его дела (сельцо Брехово под Москвою) и определил его на службу в Холмскую Русь, предварительно дав ему обучаться службе в Сибири при графе Муравьеве-Амурском. В Холму Федор Федорович женился на тамошней уроженке Ольге Наумовне, но рано умер, оставив троих детей. Вдова его заняла и долго занимала место начальницы женской гимназии во Владимире. Забыл я упомянуть, что наш Фаусек, всегда опрятный и нарядливый, всегда же нуждался в деньгах до того, что ему не на что было пообедать. По этому случаю у нас написаны были на него нелепые стихи: