Нина Соротокина - Великая Екатерина. Рожденная править

Далее семья проследовала в Штеттин. Здесь Фике получила от отца письменное наставление – как вести себя в России. Особенно много слов было посвящено возможному изменению веры. Грустное это было расставание. Фике плакала. Они расстались с отцом навсегда.

Дорога была трудной. Холодно, зима 1744 года была суровой. Ехали тайно, поэтому ночевать приходилось в самых захудалых трактирах и гостиницах. И так две с половиной недели. Но как только они переехали границы Русской империи, все изменилось. В Риге их встречали с почетом и радушием – барабанный бой, пение труб, гром пушечных выстрелом, и еще две соболиные шубы в подарок, чтоб не мерзли в дороге. Из Риги они уже ехали не в каретах, а русских санях, обитых внутри соболями и украшенных серебряными галунами. Иоганна пишет мужу с трогательной наивностью: «Мне в мысль не приходит, чтоб все это делалось для меня, бедной, для которой в иных местах едва били в барабан, а в других и того не делают». Дочь здесь как бы не учитывается.

Русский двор в это время находился в Москве. В Петербурге путешественницы отдохнули недолго и опять в путь. Описывая прием Иоганны с дочерью в Москве, Екатерина не жалеет красок. Обе они были буквально потрясены богатством русского двора. Екатерина подробно описывает в «Записках» каждый наряд императрицы, ее красоту, гордый вид и, главное, доброту и расположение к будущей невесте и ее матери. Все было чудесно, и с женихом отношения сложились. Петру очень нравилось, что Фике – родственница, ей можно во всем доверять и быть совершенно откровенным. Балы, маскарады, Фике получила много прекрасных подарков.

А потом она заболела: три недели с высокой температурой и почти в беспамятстве. Врач Елизаветы Бургав появился сразу. Он сказал, что это плеврит, боль в правом боку была очень сильной. Врач настаивал на кровопускании, но Иоганна воспротивилась, потому что боялась одного вида крови.

О болезни юной невесты сообщили императрице, она находилась в Троице-Сергиевой лавре на богослужении. Елизавета немедленно приехала в Москву и многие часы провела у постели больной. Иоганну вежливо отослали в ее покои, врач приступил к своим обязанностям. Кровь пускали восемнадцать раз. Как пишет Екатерина, накануне Вербного воскресенья ночью она «выплюнула нарыв» и ей стало легче. Не буду подвергать сомнению диагноз и способ лечения. Не мое это дело, но болезнь отступила.

Именно с этого времени отношения императрицы и Иоганны дали первую трещину. Фике была еще очень слаба, когда мать явилась к ее постели и попросила отдать ей кусок материи на платье, материя была подарена еще в Германии братом отца. Девочке было жалко расставаться с подарком, но мать была непреклонна, пришлось уступить. Разговор с дочерью происходил в присутствии фрейлины. Сцена была тут же пересказана императрице. Елизавета тут же послала Фике два куска прекрасной ткани. Говорили, что императрица была возмущена поведением Иоганны. Просить у почти умирающей дочери какую-то тряпку на платье! Ясно, что Иоганна не любит дочь! Иначе она не выступила бы против кровопускания.

О будущем муже Екатерина пишет: «Великий князь во время моей болезни проявил большое внимание ко мне, когда я стала лучше себя чувствовать, он не изменился ко мне; по-видимому, я ему нравилась; не могу сказать, чтобы он мне нравился или не нравился; я умела только повиноваться. Дело матери было выдать меня замуж. Но по правде, я думаю, что русская корона больше мне нравилась, нежели его особа».

21 апреля 1744 года Фике исполнилось пятнадцать лет. На следующий день она начала готовиться к принятию православия. Фике была лютеранкой. Отправляя дочь в Россию, отец заклинал ее не менять веру. Однако в Петербурге на это смотрели иначе. Елизавета считала, что невеста наследника может исповедовать только греческую веру. А Фике уже мечтала о русской короне, поэтому она уговорила себя, что различия догматов лютеран и православных совсем ничтожны. Различия существуют только во внешнем богослужении, а это уже сущая мелочь. В вопросах веры ее наставлял архимандрит Тодоровский, русский язык ей преподавал Ададуров. Фике была, как всегда, прилежна.

28 июня 1744 года Софья Августа Фредерика, принцесса Ангальт-Цербсткая, приняла православие, получив при крещении имя Екатерина Алексеевна. При крещении она очаровала Елизавету. Недаром Фике учила русский язык днем и ночь, а догмат веры, как скворец, бездумно выучила наизусть, чтобы ясным чистым голосом прочитать без запинки.

На следующий день в Успенском соборе произошло обручение молодых. Обряд происходил в торжественной обстановке в присутствии Синода и Сената – дело государственное! Ее императорское высочество, великую княгиню Екатерину Алексеевну – так теперь будут именовать принцессу из Цербста – осыпали подарками. Здесь были и украшения с брильянтами, и просто деньги, на одни карманные расходы Екатерина получила 30 тысяч. Иоганна была в восторге. Свадьба должна была состояться через год.

Теперь о будущем супруге. Родился Петр Федорович (Карл Ульрих) 10 февраля 1728 года в Киле, столице Голштинии. Отцом его был племянник Карла XII, матерью – старшая дочь Петра I Анна, поэтому, как мы уже говорили, мальчик имел права как на шведский, так и на русский трон. Формально он имел также все права на Голштинию. Мальчик рос сиротой, потеряв в три месяца мать и в одиннадцать лет отца. Брак Анны и Голштинского принца Карла Фридриха был политическим. Венчание произошло уже после смерти Петра I в 1725 году. Екатерина II утверждала, что Анна умерла от чахотки. По другим сведениям она простудилась, глядя на фейерверк из открытого окна своего дворца. Анна была любимицей отца и умницей, жаль, что умерла рано. Ей было девятнадцать лет.

Детство Петра Федоровича было тяжелым. Отцу, пока был жив, было совершенно наплевать на сына, а воспитатель обер-гофмаршал Брюмер был почти чудовище – жестокий, необразованный и грубый человек. Можно сказать, что он истязал мальчика, иногда даже морил голодом. Вот одна из его фраз-страшилок: «Я вас так велю сечь, что собаки кровь лизать будут; как бы я был рад, если бы Вы сейчас же подохли». В те времена отношение к детям вообще было жестоким, и для царских отпрысков не делали исключения. Николая I, например, тоже секли почем зря, а матушка Мария Федоровна вполне это одобряла.

Учили юного принца из рук вон плохо, да он и не желал учиться. При этом болезненный, хилый мальчик был истинный Романов, он обожал военную форму, муштру, экзерциции и игру в солдатики.

Вначале Петра готовили к шведской короне, то есть прививали отрицательное отношение к России, исконной противнице Швеции. Но Петр был одинаково равнодушен и к Швеции, и к России. На всю жизнь он сохранил любовь к родине – уютной и чистенькой Голштинии. Он и Россией потом пытался править как удельным княжеством – это и было его главной бедой.