Платон Васенко - Бояре Романовы и воцарение Михаила Феoдоровича

Вскоре после появления в Москве бежавших из Вязьмы воевод, понесших тяжкое наказание, в столицу прибыл и «Иванис Ададуров с товарищи», «чтобы прельстить московских людей». Он был схвачен и сослан в Казань. Война между тем продолжалась. На время зимы, правда, военные действия почти прекратились, и обе стороны посылали друг к другу «задирать о мире». Однако с весной война возобновилась, и королевич, хотя и медленно, но неуклонно продвигался к Москве. С другой стороны, с юга, надвигался на столицу Сагайдачный. Русские воеводы отступали к Москве. Отступил к ней и храбрый Пожарский после ряда подвигов, совершенных им в должности воеводы калужского. Отступил по приказанию, данному из Москвы, идти на сход к другим воеводам. В Москве поднялось волнение: «Взволнова диявол людьми ратными: приходяху на бояр со большим шумом и указываху, чево сами не знаху. Едва премилостивый Бог утоли такое волнение без крови».

Королевич тем временем осадил Можайск, но мужественный воевода Федор Васильевич Волынский не сдал города и «с ними бьющеся, не щадя голов своих». Так же стойко отразили Сагайдачного жители осажденного им города Михайлова. Тогда и Владислав, и малороссийский гетман, блокировав осажденные земли и города, с главными силами двинулись к Москве.

В столице царь и правительство принимали свои меры. Восьмого сентября Волынский прислал известие о движении Владислава к Москве, а девятого состоялось уже в ней заседание Земского собора. На этом соборе царь говорил речь о том, что «Владислав с польскими и с литовскими и с немецкими людьми и с нарядом идет под царствующий град Москву, и хочет всякими злыми своими умыслы и прелестью Москву взять, и церкви Божия разорить и истинную нашу православную христианскую веру попрать, а учинить свою проклятую б еретическую латынскую веру». Михаил Федорович «против разорителей веры христианския… обещался стоять, на Москве в осаде сидеть и с королевичем и с польскими и с литовскими людьми битися». В свою очередь, государь призывал через посредство Земского собора все московское население биться с врагами и не поддаваться «ни на какую прелесть».

«Прелести» начались уже давно, с посылки Ададурова. В августе, находясь под Можайском и собираясь идти к Москве, королевич прислал в русскую столицу грамоту. В ней он именовался русским царем, просил «змышленным и несправедливым речам советников Михаиловых не имети веры» и обещал сохранение в чистоте и нерушимости православия. Но в Москве знали цену польским обещаниям. Поэтому члены собора с полным основанием могли отвечать царю, «что они все единодушно дали обет Богу за православную христианскую веру и за него государя стоять, и с ним государем в осаде сидеть безо всякого сумнения, и с недругом его с королевичем Владиславом и с польскими и с литовскими и с немецкими людьми и с черкассы битись до смерти, не щадя голов своих».

На этом же заседании были обсуждены меры для выдержания осады и дальнейшей борьбы с врагами. Для первого решено было расписать в Москве «по местам воевод, а с ними ратных людей», для второго отправить в Ярославль и Нижний Новгород бояр-князей Ивана Борисовича Черкасского и Бориса Михайловича Лыкова «в городех сбиратися с ратными людьми государю и Московскому государству помочь чинить». Ввиду опасности положения «указал государь воеводам на Москве и в городех всем быть без мест по 120 год» 390.

Семнадцатого сентября королевич Владислав подошел к Звенигороду, в сорока верстах от Москвы. «А выходцы и языки в роспросе сказывали, что королевичев приход из Звенигорода будет под Москву сентября в 20 день; а с другую сторону Смоленския дороги идет, к королевичу в сход, из Запорог Черкасскаго войска гетман Сагайдачный с черкасы со многими людьми, и стал в Коломенском уезде в селе в Бронницах».

Московская осада началась. К смятению и опасениям за ее исход присоединился еще страх перед небесным явлением – кометой. Летописец так передает об этом: «На небесех явися над самой Москвою звезда. Величиной ж она бяше, как и протчие звезды, светлостию ж она тех звезд светлее. Она ж стояше над Москвою, хвост же у нее бяше велик. И стояше на польскую и на немецкие земли хвостом. От самой же звезды пойде хвост узок и от часу ж нача роспространятися; и хвосту роспространившися, яко на поприще. Царь же и людие все, видя такое знамение на небесех, вельми ужасошася. Чаяху, что сие есть знамение Московскому царству, и страшахуся от королевича, что в тое же пору пришел под Москву. Мудрые ж люди, философы о той звезде стаху толковати, что та есть звезда не к погибели Московскому государству, но к радости и к тишине. О той же звезде толкуется: как она стоит главою, над которым государством, и в том государстве подает Бог вся благая и тишину; никоторова ж мятежа в том государстве не живет, а на кои государства она стоит хвостом, в тех же государствах бывает всякое нестроение и бывает кроворазлитие многое и междуусобные брани и войны великие меж ими». И, действительно, толкование «мудрых людей» на этот раз сбылось, но во время осады появление кометы увеличило панику. Охваченные ею воеводы пропустили беспрепятственно Сагайдачного к Москве без боя.

Но приступ королевича к Москве тридцатого сентября не удался. Несмотря на некоторую шаткость казаков, русские люди мужественно отбили его под предводительством окольничего Никиты Васильевича Годунова. Тогда Владислав двинулся по Ярославской дороге, где передовые его отряды имели неудачу под стенами знаменитого Троице-Сергиева монастыря. В это время завязались переговоры о перемирии. Московскому государству, еще не вполне окрепшему после Смуты, тяжело было бороться с врагом, угрожавшим самой столице. Поляки, в свою очередь, страшились русской зимы. Сверх того, они поняли, что русские люди в громаднейшем большинстве верны своему государю и не желают видеть Владислава на московском престоле. Между тем заключение выгодного для Речи

Посполитой мира было вполне возможно при данных обстоятельствах. Поэтому в начале ноября было достигнуто предварительное соглашение о перемирии и выработаны главнейшие условия его с польскими послами Христофором Сапегой, Карсиньским и Гридичем, для этой цели приезжавшими в Москву. Этим объясняется и желание поляков прекратить военные действия, о чем находим известие в сказании Авраамия Палицына. Этот писатель повествует, что десятого ноября «Лев Сапега прислал в монастырь двух крестьян монастырских, Ромашка да Илейку деревни Селкова, а в грамоте писал к келарю Аврамию и к воеводам, что подъещики их взяли двух крестьянов, чая их лозутчиков». «И мы де, – писал Сапега монастырским властям, – тех двух крестьян к вам послали и перед своим воиньским людем заказали, сел ваших жечь и крестьян побивать и в полон имати не велели. А вамъ бы наших воиньских людей побивати и в полон имати не велети» 391. Правда, военные действия продолжались, но вяло, и притом с ущербом для поляков.