Иван Малютин - Незабываемые встречи

Судьба провела меня мимо школ и прямо из погреба поставила на плоты, на баржи Шексны и Волги, бросила в шумные города, в водоворот жизни и сказала: плыви, борись, отстаивай свои права или погибай.

Иван Петрович Малютин.

И вот как только появились рассказы Горького, я сразу почувствовал в авторе близкого человека… Меня потянуло написать письмо Алексею Максимовичу. Мне посчастливилось познакомиться в Ярославском краеведческом музее с Адамом Егоровичем Богдановичем, родственником Алексея Максимовича. Разговорились о Горьком. Я сказал, что собираюсь давно написать ему письмо, да адреса не знаю…

Богданович тотчас же написал на бумажке адрес Алексея Максимовича и передал мне.

— Спасибо, — говорю, — вам, большое спасибо, только не знаю, ответит ли он?

Получив адрес Горького, я еще долго думал, чем же я его заинтересую? Что ему написать? И решил написать об истории фабрики, на которой работал. Фабрика эта действительно интересна: основана она была ярославским купцом Затрапезным при содействии Петра I.

Собрал я по документам, найденным в архиве, разные сведения и написал большое письмо, такое откровенное и подробное, как будто своему давно знакомому товарищу. Послал заказной бандеролью и брошюру: «Ярославская большая мануфактура».

Отправив письмо, я стал ждать ответа. Ответ пришел очень аккуратно, без промедлений. Почтальон вручил мне также бандероль с книгами: «Дело Артамоновых» Берлинского издания и «Детство» с автографами. В письме Алексей Максимович благодарил за сведения о фабрике и сообщил, что очень интересуется этим вопросом.

В письме он отправил свою фотографию, но ее там не оказалось. Я написал Алексею Максимовичу об этом. А. М. Горький ответил, что это обычная история, и он вышлет новую.

Потом я написал ему, какие книги читаю. Об одной из них он отозвался хорошо. Там говорилось о беспримерной жестокости англичан, которые господствовали в Индии, истребляя мирное население для того, чтобы легче было управлять страной.

Горький в письмах указывал мне, как надо писать, чтобы не получилось, например, так: «Встретил я Якова», а надо: «Я встретил Якова» и т. д. Чтобы получалось четко, плавно и красиво.

Я безгранично был рад этому дружескому отклику и совету, он растрогал меня до слез. Наша переписка продолжалась с перерывами лет восемь, почти до самой его кончины.

В 1934 году мне посчастливилось присутствовать на Первом Всесоюзном съезде советских писателей. Там встретил я много знакомых писателей.

Но особенно интересовал меня Алексей Максимович Горький. Однако встретиться и поговорить с ним не было никакой возможности потому, что он все время был окружен разными делегациями, представителями фабрик, заводов, колхозов, учреждений.

Только кончит с одними разговаривать, как уже другие ждут своей очереди.

И так целые дни.

Отдохнуть ему можно было разве тогда, когда выступал с докладами: говорил он спокойно и не спеша, то и дело заглядывая в тетрадку.

— Я, — сказал он, — не оратор, произносить речи не умею, я вот по тетрадке, — и, ссутулясь, то и дело заглядывая в нее, продолжал выступление.

Скажет какое-нибудь острое шуточное словечко, рассмешит всех, и весь колонный зал ответит громом аплодисментов. Каждый, услышав его шутку, подумает про себя: «Какой он простой, искренний, не гордый человек».

И сразу станет хорошо и легко на душе. Будто вот этой шуточкой приблизил он к себе на самое близкое расстояние, поднял настроение, обострил внимание. Его очень утомляли продолжительные аплодисменты, особое внимание. И вот стоит, ждет, когда перестанут хлопать, а потом начнет махать тетрадкой или рукой и, как только перестанут, скажет:

— Товарищи, надо экономить время.

Однажды был такой случай. Вечером делегаты и гости выстроились в две шеренги от трибуны до выхода на площадь. Всем хотелось повидать Горького. Президиум весь разошелся, а Горького все нет. Дежурный начал гасить свет, сказав, что Горький уже ушел. Но люди не верили и ждали. Наконец они потребовали включить свет, и, только убедившись, что Горького действительно нет, стали нехотя расходиться.

Каждый вечер после заседаний десятки автобусов направлялись в Горки, где жил тогда великий и родной писатель нашей земли.

Однажды в библиотеке подошли ко мне школьники.

— Дедушка, расскажи нам что-нибудь про писателей, с которыми встречался, — попросил один из них.

— Читать любите?

— Любим! — дружно отвечали они.

— А Короленко знаете?

— Нет! — отозвалось несколько человек.

— Рассказ его «Дети подземелья» знаете?

Оказалось, что все они читали этот рассказ, но автора не запомнили.

И я рассказал школьникам все, что знал о Владимире Галактионовиче.

В течение многих лет светлый образ любимого человека, автора многих рассказов, которые пленили меня, жил в моем воображении, а его заманчивые «огоньки» постоянно горели передо мной в сумерках окружающей жизни и звали вперед!

В течение двух десятков лет я думал о нем. В 1910 году решился написать письмо в редакцию журнала «Русское богатство», редактором которого был Короленко.

В письмо я вложил свои стихи, о которых сейчас стыдно даже вспоминать.

Ответ на мое письмо несколько задержался. Владимира Галактионовича в Петербурге не было, он выехал в Румынию и находился в Бухаресте.

Мое письмо из «Русского богатства» переслали туда, оттуда он немедленно ответил в Курган.

Радость моя была беспредельна. Я, словно опьяненный, долго ходил по пыльным улицам Кургана. Потом я очутился на обрывистом берегу Тобола, присел там на бревно и вновь перечитал письмо.

Две недели назад оно было еще там, в далеком Бухаресте, на столе у любимого мною человека, который склонялся над ним и писал вот эти дорогие строки.

Первое письмо от Короленко обрадовало меня и огорчило: обрадовало потому, что я не ошибся в человеке, в его чуткой и отзывчивой душе, а огорчился от того, что мне было стыдно за стихи, посланные писателю.

В этом письме из Бухареста от 24 мая 1911 года Короленко писал:

«…Стихи Ваши прочел. К сожалению, ни одно для «Русского богатства» не подходит. Стихи дело очень трудное, если не смотреть на них по-дилетантски, (был бы, дескать, размер да рифма). Вы еще совершенно не владеете поэтической формой, и даже просто язык у вас очень неправилен.

«Не было в окрестности твоей кроме зверя ни построек ни людей». Так выразиться нельзя. Можно сказать не было кроме льва ни одного зверя, потому что лев тоже зверь. Но кроме зверя не было построек — совершенно неправильно.