Антонина Малютина - Повесть об отце

За обильным ужином допоздна затянулась беседа. Дрожжин расспрашивал о далекой Сибири, о сибирских писателях, любопытствовал, доходят ли до сибирского читателя его книги, есть ли они в тамошних библиотеках. Похвалившись, что его стихи не только издают, но и перелагают на музыку, он подошел к граммофону — единственному на всю деревню, — выбрал пластинку с песней «Любо-весело», поставил ее и сам подпевал. Прослушали еще несколько песен в исполнении известных певиц Вяльцевой и Плевицкой.

Друзья беседовали чуть ли не до утра, уединившись в кабинете-спальне, где полки ломились от разнообразных книг, в том числе с автографами Л. Толстого и Сурикова, а со стен смотрели портреты замечательных людей. На другой день поэт показал нам свой великолепный сад, в котором произрастали все растения, встречающиеся в Тверской губернии. Он любил фотографироваться здесь на скамье под деревьями. В моем альбоме осталась с тех дней одна из таких фотографий и стихотворение «Расти, дитя мое, и пой» (между прочим, Дрожжин считал меня нареченной внучкой). Мы с удовольствием осмотрели дрожжинскую библиотеку с четырьмя тысячами книг, что не так уж мало для деревни. Она помещалась в пустой избе-зимовке. Часто с глубокой грустью вспоминал поэт верную спутницу своей долгой жизни — первого критика своих произведений Марию Афанасьевну, — трудно ему было привыкать к тому, что ее уже нет…

Несмотря на преклонный возраст и плохое здоровье, он деятельно участвовал в общественной жизни. В этом мы вскоре убедились. По просьбе земляков Спиридон Дмитриевич должен был отправиться в Тверь и похлопотать о покупке дома для школы. Он уговаривал нас подождать его возвращения и пожить у него с недельку, но отец не располагал временем и решил выехать вместе с ним. До станции Завидово, где наши пути разошлись, тронулись на крестьянской лошаденке. Моросил дождь. Дорога, шедшая по болотистым местам, была сильно размыта. Несмотря на это, отец всю дорогу до станции (а это не близко) шел пешком возле телеги, на которой восседал Спиридон Дмитриевич, и разговаривал с ним. От Завидова дедушка Спиридон должен был ехать в Тверь, а наш путь лежал в белокаменную. Поезда уходили в полночь, посчастливилось еще несколько часов провести в обществе любимого поэта у его хороших знакомых, где можно было обсушиться, обогреться и закусить.

В Ярославле в то время было немало интересных людей. Отец встречался с ними обычно в домашней обстановке, реже — в официальной как член двух ассоциаций — фабричной и ярославской.

«Часто ко мне собирается пишущая ярославская молодежь, которая делится своими думами со мной и читает стихи, — писал Малютин Н. Д. Телешову. — Бывают еженедельно и старые мои приятели — Потехин и Смирнов… а также и многие другие».

На этих дружеских литературных собраниях за чтением, беседами, спорами время пролетало незаметно.

Рассуждая с отцом о том, где и как ему хотелось бы жить, Потехин всегда с особым жаром добавлял: «Да кабы речонка!» Его мечта осуществилась, но слишком поздно: он поселился в домике, выстроенном на берегу даже не речонки, а великой реки (в Тверицах).

18 ноября 1954 года Малютин записал:

«Я все думаю о «домике на Волге» Лукича. Это — самое лучшее место во всем Ярославле. И сад — яблони и прочие деревья, и огород, место большое. Тут и перевоз, и магазины — красота! И обидно, что пожить ему очень мало пришлось. Нехорошая у него сложилась жизнь. Мне хочется написать историю этого домика».

История потехинского домика на Волге осталась, к сожалению, ненаписанной.

В круг друзей Малютина входил и Степан Петрович Родионов — человек нелегкой судьбы. Происходя из крестьян-бедняков Ярославщины, он с малых лет заботился о куске хлеба, был пастушонком, потом поваренком в одном из питерских ресторанов. Сблизившись с революционерами, участвовал в распространении листовок, арестовывался, оказывался без работы. В пятидесятилетнем возрасте начал складывать стихи о суровом детстве, о страдающей от недорода и поборов старой деревне, о ее нуждах и чаяниях. По его словам, только Октябрьская революция дала ему «звание человека».

Уже упоминалось о близости Малютина с А. Н. Смирновым; обычно он приезжал к нам с тормозного завода, где проработал всю жизнь, в субботу вечером и уходил только в понедельник. У этого громадного человека было больное сердце, и лет двадцать он всегда имел при себе флакон с сердечными каплями. Когда поэт лежал в больнице, вся наша семья навещала его там. Это был большой весельчак и юморист.

О таких рабочих поэтах-революционерах, как Малютин, Потехин, Смирнов, писал в двадцатые годы в ярославской газете Ив. Попов:

«Часть ярославских писателей… печатались в художественных альманахах, газетах и периодических литературных сборниках. Это люди солидные, имеющие за плечами по сорок и более лет, по преимуществу рабочие фабрик. Они с горечью оглядываются на пройденный путь, шутливо-задумчиво вспоминают свои литературные этапы в условиях мрачного прошлого.

Некоторые из них (Малютин, Смирнов) подвергались обычным по тем временам мерам воздействия: арест, изгнание, тюрьма. Царские заправилы издергали их физически, но не сломили духовно. Духовно они наши».

«Самым задушевным другом» называл Малютина ярославский поэт, прозаик и драматург Дмитрий Максимович Горбунов, один из зачинателей советской литературы в Ярославском крае. Широко известны ярославцам поэтические сборники «Черемуховый след», «Самое задушевное», «С добрым утром!», «Солнце на поводьях», а также повесть из жизни питерского мальчика «Егорка Богатырев». В театре имени Ф. Г. Волкова с успехом шла его пьеса «Это было». На родине писателя, в деревне Киселюхе (26 километров от города), мы гостили летом 1927 года.

Горбунов дал яркую характеристику Малютину:

«С Иваном Петровичем я подружился с первой встречи. Это было в середине 20-х годов. В 1923 году я демобилизовался из Красной Армии.

Беды большой, правда, ни у меня, ни у него не было. Хотя времечко было трудное: в стране разгар нэпа, безработица. Я, деревенский житель, пришел в город, а здесь и без меня безработных не счесть. Поэтому мне пришлось поступить на должность уборщика в книжный магазин «Книгоноша», единственный тогда в Ярославле. А Иван Петрович в Ярославле значился первым книголюбом. И не только книголюбом, а другом многих знаменитых писателей и ученых.

Познакомил меня Петрович с хорошими книгами и с авторами книг. В его доме я встретился и подружился с Семеном Павловичем Подъячевым, познакомился с Всеволодом Ивановым, а с революционером-народником Николаем Александровичем Морозовым мне посчастливилось, благодаря Ивану Петровичу, поиграть в городки.