Павел Моренец - Смех под штыком

Оживятся все, словно после праздничного томительного моления, ходить по комнате начнут, закуривать. Весело и Илье. Он вспоминает Царицын осенью восемнадцатого года, когда выезжал с ребятами в подполье, чтобы вырывать из рядов врага жертвы. Наконец-то сбылось!

А они затягивают плясовую, бурную, зажигательную; вскочит кто-нибудь — и пойдет по кругу отплясывать: не то украинскую, не то кавказскую.

Наговорятся, напоются — поэт стихи свои читать начнет. У них свой поэт, худощавый, заросший, молодой с переломанной ногой. Молодцеватый офицер начнет рассказывать о своем искусстве рубить; показывать, как он вешает на плечо карабин вниз дулом, чтобы на скаку лошади он мог моментально поднять его и стрелять.

Приятно Илье смотреть на такого молодца, да мысли нехорошие вызывают эти разговоры: не на рубке ли голов красноармейцев получил такую практику?

Потом гадать начнут. Много есть вопросов невыясненных, многое нужно выпытать у скрытной бабушки-судьбы. Пилюк усаживает за стол мальчугана, кладет его ручонку на стол. Намазывает чернилами ноготь его большого пальца и торжественно предлагает сосредоточить все внимание на этом чернильном блестящем пятнышке. При этом он отмахивается, точно от назойливых детишек, давая знак всему «штабу» молчать — и все замирают в напряженном ожидании; лишь сдавленное дыхание шипяще выползает наружу.

Пилюк спрашивает мальчика:

— Видишь ли ты что-либо?

Мальчуган знает, что интересует их, бывал в тех местах, о которых они жаждут что-либо узнать. Но каждый раз, когда затевается это колдовство, его охватывает суеверный страх, ему кажется, что он и в самом деле видит в чернильном пятне то, что сообщает им. И на этот раз он дрожащим тоненьким голоском, нерешительно отвечает:

— Ви-жу…

— Что же ты видишь?

— Крылечко…

Все удивленно переглядываются, перестают дышать, а Пилюк, как колдун, стоит за спиной мальчика и продолжает спрашивать:

— Что ты видишь около крылечка?

— Пулэмэты… Дилижаны… Орудия… Кони…

— Оседланы кони, или нет?

— Осидланы… Поихалы… в Катэринодар…

Вздох облегчения ветром заметался по комнате.

Пилюк раз’ясняет:

— Значит смена частей, либо на фронт посылают, а нас оставляют в покое.

И так все выпытают у судьбы: и про дела в раде, и про приезд Малиновского, Савицкого, Удовики и других, которые чего-то задерживаются, и про дела на фронте.

Однажды Илья пришел с утра и до того засиделся, что Иосиф всполошился и с несколькими ребятами понесся на выручку его под предлогом, будто на обед звать. Пошли к себе, Иосиф корит его:

— И какого чорта ты возишься с ними?

— Все жду, авось, что выйдет.

— Никакого толку с них не будет.

— Я и сам так думаю. Подождем еще. Вот получу ответ с побережья на свои письма — и пойдем.

И досиделись. Зеленые — молодые ребята, в песнях от штаба пилюковского не отставали, и песни были все украинские; но чаще всего слышался на удивление пилюковцам и жителям, на страх врагам, марш красно-зеленых;

А между песнями текла жизнь полная опасностей. Еще в первые дни гостевания, Пилюк дал понять Илье, что жители жалуются на зеленых. Не было бы Пилюка, никто слова не сказал бы, закармливали бы и еще радовались, что зеленые такую честь им оказывают, угощаются, а теперь плакальщик под боком. Но Илья не верит — жители и здесь откармливают зеленых, — он решает, что это богатей какой-нибудь от лица всех нашептал Пилюку. Однако, чтоб избежать разговоров, снарядил экспедицию за продовольствием под командованием Усенко. Зеленые засиделись, рвались в бой, в дело — и набрался потихоньку отряд в 70 бойцов. А растяни их в цепочку — за полк примешь. Захватили с собой и пулемет на санях.

И понесло их под самую Ильскую, где была казачья конная дивизия сабель в 500. Пришли на нефтяной завод, забрали 25 лошадей для усиления своей конницы, продуктов две подводы и, пока возились там, на них наскочила конная разведка калмыков. Ребята, будто они у себя дома, возмутились такой наглости разведчиков и погнались за ними почти до Ильской. Прогнали — и с достоинством пошли домой. Добрались до Дербенки, засели отдохнуть: свои — в Убинке, в пяти верстах, близко. Усенко на-радостях выпивать стал с родимыми: теперь у него конница вырастет почти до шестидесяти сабель. Выпивают и гордятся; богатеют друг перед другом. А других ребят жители по-новинке закармливают.

Тут и налетела на Дербенку лава калмыков. Кое-кто во время заметил странное за Дербенкой, обращался к Усенко, что, мол, опасность грозит, а тот говорит: «Ничего, ничего, мы их сейчас проучим». Не успели выпить еще по одной, как совсем для всех неожиданно прорезало воздух, точно ураган налетел:

— Ги! Ги! Ги!

Калмыки! Пики — наперевес, шашки блестят…

Ребята из хат выбегают, жуют, наспех пояса затягивают, чтоб не растряслось наеденное и, по-привычке, — на бугор около, — и давай стрелять. Кучерявый с пулеметом на санях в переулок свернул — и тоже на бугор! Как застрочил из пулемета — кучей взгромоздились кони, люди. Смешались калмыки — поскакали назад. А из хат по зеленым стреляют. Кучерявого в руку ранили, он замок из пулемета выхватил — и бежать.

Прибежали в Убинку, запалившиеся, перепуганные:

— Погибли… Калмыки… Два полка скачет…

А Илья их на кряже около станицы встречает, в цепь рассыпает, насмехается:

— Перепугались. Что они вам могли сделать. Ложитесь в цепь!

Ребятам и в самом деле стыдно стало — успокоились. Высыпали в цепь и пилюковцы. Больше четырехсот бойцов набралось — кто с ними справится?

А некоторые зеленые прятались в Дербенке. Ускакали калмыки — они и вылезли из щелей, и давай разыскивать казаков, которые из хат стреляли. Один казак, только что приставший к зеленым, приметил откуда Кучерявого ранили, пошел туда — и вырубил всю семью, даже детей не пощадил.

В этой схватке Иосиф окончательно поверил Крылову. Когда налетела лава, он отстал от товарищей — он же не может бежать, — так Крылов с ним остался. И пленных своих не бросил.

С этого и началось. Что ни день, что ни час, то сведения приходят все тревожней: белые готовятся, сильные разведки их вокруг скачут.

Накануне 18 улан из самого Новороссийска пришли. Почти сто верст по горам отмахали. Все интеллигенты, молодцеватые. Теперь Илье верят зеленые — он не опасается, что может подняться шум. Выстроились уланы в ожидании, вышел он к ним, прошелся вдоль строя, весело поздоровался. Те гаркнули дружно и тоже весело. Спрашивает их: «Вместе воевать будем?». Те отвечают, что за тем и пришли. Ну, он их принял: куда же их девать? Ребята Иосифа знакомиться с ними начали.