Павел Моренец - Смех под штыком

Два Донских корпуса, стоявших правее, также разбили красных, и те отступили за Дон, понеся большие потери. В низовьях же Дона добровольческие части переходили через реку.

Белые ликовали.

Но 21-го января в глубоком тылу белых зеленые нанесли им сильный удар и нашумели на весь край.

После освобождения первой труппой тысячи мобилизованных, вторая во главе с Гринченко заняла Фальшивый Геленджик. Обе группы выросли, но нехватало оружия. Гринченко — горячая голова, в германскую войну был раз десять ранен, награжден четырьмя Георгиями. Его мечта — взять Геленджик и сидеть там до прихода красных. Местные зеленые согласны. У них с ним взаимное понимание: свой, родной, домовитый вождь, от хат не оттягивает.

Но сил мало. Послали за пятой, а она навстречу опускается. И с ней — семь конных родимых и все лысогорцы. Даже старики с берданами выступили. Вел их командир двух групп, Пашет. Илье нечем командовать. Но он носится со своим планом похода на Кубань, убеждает каждого мало-мальски популярного зеленого.

Пришли на Фальшивый. У берега — большая дача; в нижнем этаже — зал. Илья просит собрать митинг. Не любит говорить речи, но когда нужно — скажет. И на Лысых горах выступал. Поймал случай на праздниках, когда местные зеленые собирались, чтобы под звуки гармоники отплясывать с девчатами, — и урвал полдня на митинг.

А здесь набралось человек двести. Всем интересно послушать настоящего большевика из Советской России. Долго говорил Илья, всю коммунистическую программу изложил.

Вечером собрались командиры. Начали обсуждать план нападения на город. Белых — 400; четыре пулемета, взвод кавалерии. Зеленых с винтовками — человек 100, с берданами, охотничьими ружьями — 30; остальные — с кулаками, человек 50. Один пулемет Максима в пятой группе. В первой еще человек 100.

Вторая наступает с Толстого мыса, пятая — по шоссе, в лоб, первая — с тыла, со стороны Марьиной рощи. Общее руководство возложено на Гринченко. Илья по выгрузке трофей; Иосиф — ему в помощь.

Все ясно. Можно расходиться. Но Илья выступает со своим планом:

— Случай удобный — нужно связать все группы, создать центр, теперь же наметить план боевых действий после взятия Геленджика…

Разворачивает карту и настойчиво твердит о необходимости итти на Кубань.

— Здесь оставаться нет смысла: Геленджик не имеет стратегического значения. Да и не удержать его. Сидеть в нем, значит связать себе руки. А чем кормиться, чем кормить население? Кто управлять будет городом? Бессмыслица. Вас прогонят — и семьи начнут терзать. А уйдем на Кубань, слух распустим, что нападали пришлые — и белые не будут семьи мучить. Сейчас нам шуметь здесь нельзя: побережье нужно припасти для себя, а пока что отвлечь внимание белых на Кубань. Здесь оставить для защиты семей одну группу.

Согласились. Постановили итти на Кубань. На следующий день, Гринченко достал верховых лошадей, и с несколькими командирами поехал кустами к Геленджику, показать его с горы, раз’яснить задачу. Весело было смотреть на город, такой приветливый, живописный и такой доступный.

Вечером пришли из города четыре перебежчика-стражника. Узнали, что зеленые готовятся к нападению, надеялись, что этим застрахуют себя от расправы. Но Гринченко припомнил одного, как тот гонял его по городу. Припомнили — второго, третьего… четвертого… Всех забраковали, но у одного — брат зеленый. Нечего делать — приняли. А троих ввели в большую залу дачи, окружили с винтовками наперевес и предложили раздеваться. Свои ожидали, что будет суд — добровольные пленные недоумевали, молча, торопливо, дрожа всем телом, раздевались. Молодой все спрашивал: «И кальсоны снимать?».. «И сорочку снимать?»… «И ботинки?»… — Холодны, безучастны, жестоки были властители их жизни. Пожилой, черный — тихо, просяще, заговорил — и умолк: нет отклика… Вывели их тонких, белеющих в темноте, изгибающихся, к морю. Скрылись во мраке… Кто-то слабо взвизгивал…

Из темноты голос:

— Что тут делается?…

— Ничего, ничего, уходи…

Тихо на даче. Спят зеленые.

Потрясенные, пугливо озираясь на зловеще сверкающий далеко в море пароход, вошли в комнату. Молчат… Давит… Вздрагивают от шороха за черным окном.

Рыжий взял гармонию, приник к ней и заиграл бесконечно грустное, тоскливое…

— Это девушки так… обнимутся, горько плачут и поют…

Гринченко поник головой и начал рассказывать о своем прошлом — долго, монотонно, грустно. Словно исповедывался. Говорил о многом, что бросало на него тень…

Увлекся разговором; вокруг слушали молчаливо, угрюмо. Кто-то вошел, говорит, у берега какие-то трупы. Кто-то озлобленно сорвался и вышел. Вслед — другой выбежал.

А море протестующее рокотало, черные волны толпой набегали, ловили за ноги виновных, стараясь унести их с собой для расправы. Но трупы отказывалось принять, брезгливо выплевывало их на берег, чтобы уличить виновных. По сторонам же рокот сливался в угрожающий гул, и казалось, что эти черные толпы забегают, окружают, чтобы схватить здесь, отомстить…

Потом Гринченко открылся:

— Возьму Геленджик — там и останусь… Никуда я не пойду оттуда. Будем гарнизон держать, отстоим…

Илья сидел мрачный, молчал. Убеждать теперь, после принятого решения, было безнадежно. Да и атмосфера не располагала к спору. Он взвешивал: хватит ли у него воли переломить бандитскую психологию, подчинить таких, как Гринченко, когда у него нет никакой силы, которая заставила бы их подчиниться.

Но на кого опереться? С кем начинать? Пашет заболел. Как не во время! Он крепится, держится на ногах, но уже осунулся, гнется в своем жалком пальтишке. Кто же еще? Один — Иосиф. Стоит ли его принимать в расчет? — девятнадцатилетний мальчик. Последнего подпольника на-днях послали за связью в Ростов. Еще — пятая группа. Но сюда пришло человек сорок. Много ли навоюешь с сорока бойцами? Повидимому, местные никуда не пойдут: Гринченко, их вождь, за то, чтобы сидеть. У хат. У проклятых свиных корыт. Завтра — бой; завтра решится участь кампании.

До города верст восемь. Чуть вздремнули. Черной ночью столпились, пошли, спотыкаясь, наступая друг другу на пятки, слабо постукивая прикладами. Илья идет около Пашета. Он отвык от боев, и ему жутко-приятно; то страшно станет от мысли, что его могут убить, ранить, что белые могли приготовиться, чтобы захватить их в ловушку; то бурная радость охватит огнем, когда бессознательно вырастет твердая вера в близкое исполнение заветной мечты, вера в героическое, яркое, кипучее, которое начнется с рассветом.

Шли тропинкой, пробирались между цепкими кустами хмеречи. Вышли на шоссе. Город близок. Остановились, чтобы разведка успела отойти дальше вперед и смогла спокойно снять посты. Задача разработана детально: зеленые борются с сильнейшим врагом и должны бить наверняка.