Вячеслав Маркин - Неизвестный Кропоткин

1 Записки, С. 207.

Узника облачили в арестантское платье: зеленый фланелевый халат, бесконечной длины шерстяные чулки, чудовищного размера желтые туфли.

Все. Нет больше князя Кропоткина - камер-пажа императора. Нет члена-сотрудника Географического общества, исследователя ледникового периода, нет Кропоткина - члена Юрской федерации Интернационала и даже агитатора Бородина нет. Все это в прошлом. А в настоящем - арестант, обитатель темной и сырой камеры N 52 каземата Трубецкого бастиона.

Глубокая, мертвая тишина окружила его, когда захлопнулась тяжелая дверь камеры: ни малейшего звука, ни шороха. Камера представляла собой помещение для большого крепостного орудия. Толстенные стены, оклеенные желтыми обоями, под которыми проложен звукоизолирующий слой войлока, поглощали все шумы.

Пока Кропоткин осваивался с камерой, кабинет министров собрался для обсуждения вопроса о революционном движении, хождении молодежи «в народ» и социалистической пропаганде. Министрам были предъявлены захваченные при аресте членов петербургского кружка записка «Должны ли мы заняться рассмотрением идеала будущего строя?» и «Программа революционной пропаганды». Согласно показаниям того же Низовкина, оба документа составлены князем Кропоткиным. Экспертиза почерка подтвердила показания.

Начальник Третьего отделения Потапов сделал «представление» кабинету министров от 4 марта 1875 г.: «Ряд дознаний, произведенных в последние месяцы, приводит к убеждению, что революционная программа Кропоткина неуклонно применяется на деле многочисленными агитаторами, рассеивавшимися по всей империи и везде идущими одним и тем же путем. Как руководство и пособие к этой преступной деятельности, создалась особая литература народных книг и брошюр, грозящая извратить здравый смысл народа и подорвать в нем преданность царю и доверие к правительству… Пропаганда ведется… повсеместно и - что особенно важно - везде по одной и той же программе. Число лиц, привлеченных к дознанию, достигает уже двух тысяч и ежедневно возрастает: из них было подвергнуто аресту более 450 человек, против которых собраны особенно важные улики; но многие ускользают от преследования вследствие неуловимости самих признаков совершенного ими преступления»1.

1 Голос минувшего. СПб. 1913, N 4, С. 23.

Кабинет министров, рассмотрев доклад Потапова и приложенные к нему документы, пришел к убеждению: «подобный бред фантастического воображения не может возбудить к себе сочувствия, но для того, чтобы общественное мнение отвратилось от провозвестников такого учения, начала этого учения не должны оставаться во мраке». Поэтому было принято решение сделать процесс гласным, хотя «опубликование его материалов должно производиться с крайней осторожностью».

Суд состоялся лишь через два с половиной года. Все это время «чайковцы» содержались в самых мрачных крепостях Петербурга. Тишина Петропавловской крепости создавала ощущение полного одиночества, и Кропоткин долго даже не догадывался, что кто-то еще может быть рядом. Лишь через год он обнаружил, что в камере слева от него сидел Анатолий Сердюков, с которым они начали перестукиваться.

История крепости, воздвигнутой императором Петром I прямо напротив царского Зимнего дворца, на другом берегу Невы, была трагической и зловещей. Узниками ее казематов были и царевич Алексей, сын Петра I, и легендарная княжна Тараканова, и декабристы. А совсем еще недавно в них сидели Федор Достоевский и Михаил Бакунин, Николай Чернышевский и знакомый Кропоткину по Сибири поэт Михаил Михайлов. Неподалеку, в Алексеевском равелине, находился Нечаев, осужденный на пожизненное заключение. Однажды в одной из книг тюремной библиотеки Кропоткин обнаружил ясно очерченное сочетание букв и цифр, складывавшихся так: «Нечаев 1873». Стало быть, совсем еще недавно «антипод» чайковцев был жив. Приговоренный в 1871 году на 20 лет каторги он выдержал 10 лет заключения в крепости и умер в 1882-ом в тридцатипятилетнем возрасте.

А Кропоткин рассчитывал выжить… Лишь бы дождаться суда. Сибирь - то ему не страшна. Ему даже хотелось вернуться туда, чтобы продолжить свои исследования. А пока, нужно себе представить, что состоялась задуманная полярная экспедиция. По камере из угла в угол - всего десять шагов… Если повторить полтораста раз будет верста. И он решил делать ежедневно по семи верст… К этим «маршрутам» добавил гимнастику с тяжелой табуреткой. Но важнее, чем физическое состояние, сохранить способность к мысли, к работе ума. Нельзя допустить, чтобы он бездействовал. Хотелось закончить работу о ледниках. Однако просьба выдать письменные принадлежности была отвергнута: бумагу и перья могли дать лишь по личному разрешению царь. Зато книги принесли уже через несколько часов после того, как за Кропоткиным закрылась дверь камеры. Библиотека в крепости собралась за много лет из книг, которые покупали для заключенных родственники.

В каземате Трубецкого бастиона Кропоткина увлекла история, и он попросил родных купить и принести ему многотомную историю Сергея Соловьева и сочинения других историков. Он читал «Жития святых» и русские летописи, с которыми познакомился впервые: «Псковская летопись… так живописна и такой драгоценный материал для понимания средневекового городского уклада, что ни одной, кажется, литературе нет ничего подобного». Над всем прочитанным много думал. Мысль его привлекали вопросы взаимоотношений людей в разные исторические периоды, отношения человека и государства. Летопись отражала демократическую жизнь Пскова, средневекового «вольного города», в управлении которым принимало участие все население, что исключало появление городских «тиранов». Несомненно, это общество было близким к анархическому, в нем не было иерархии власти, и каждый гражданин чувствовал свою ответственность за судьбу города.

Интересно сравнить историческое развитие России и Франции. Кропоткин находит сходство между, например, Людовиком XI и Иваном Грозным в их борьбе с местничеством за централизацию власти. У Петра I и Людовикa XIV тоже много общего - оба укрепляли самодержавие. Александр II в какой-то мере шел к своим реформам тем же путем, что и Людовик XVI… И, пожалуй, путь исторического развития двух стран одинаково усеян жертвами, во Франции их, возможно, даже больше.

Чтение побуждало к творчеству, к обобщениям. Но чернил и бумаги не было. И Кропоткин стал в уме составлять популярные очерки из русской истории для народа. Совершая свои ежедневные переходы по камере в семь верст, он сочинял эти очерки, повторяя их про себя много раз. И это как-то спасало от отчаяния.

Тем временем, узнав об аресте брата, из Цюриха, где у него вполне благополучно складывалась жизнь, приехал Александр. Он бросил все и примчался в Россию, которую покинул, как ему казалось, навсегда. С огромным трудом он добился свидания с Петром, когда миновало уже шесть месяцев заключения.