Анна Старинова - Наша союзница – ночь

И вот едем в штаб фронта. Гвардеец сидит рядом с водителем, мы с полковником на заднем сидении.

Заезжаем в Андухар. Переса Саласа в штабе не было. Мы с Кольманом прошли к знакомым нам офицерам штаба. Стали выяснять обстановку на фронте.

– Положение очень тяжелое, – заметил офицер, – командующий в Пособланко. Насколько нам известно, он принял решение оставить город. Почти все население уже эвакуировалось.

– Но в Хаене мобилизуется весь транспорт, и утром в Пособланко прибудут резервы, – перевела я слова Кольмана. – Захват Пособланко мятежниками дает в их распоряжение важный узел дорог у Альмалена, открывает путь к рудникам ртути, олова, свинца, другим ископаемым, крайне нужным республике, – убеждал Кольман начальника штаба.

– Все знаем, но обстановка, угроза окружения, резкое превосходство сил у противника, – ответил тот.

– Может быть, доложить командующему по телетайпу о том, что утром прибудет подкрепление, – предложил Кольман.

– Это будет напрасной тратой времени! Мы уже докладывали, но командующий принял решение оставить Пособланко, и бесполезно с ним по этому вопросу говорить, – добавил сокрушенно начальник штаба.

Зная упрямство Переса Саласа, Кольман все же решил ехать в Пособланко.

– Поедем, Луиза, попытаемся доказать, убедить, что подкрепления придут завтра, и надо до их прибытия удержать город.

Неутомимый и, как всегда, веселый шофер Кольмана Эмилио ночью, по горной дороге, уверенно вел машину навстречу потоку беженцев из Пособланко.

Внезапно машина остановилась. Впереди стоял упрямый осел, на боках у него висели две большие корзины, в каждой по одному ребенку. Осел не хотел сворачивать, дети плакали. У матери были слезы на глазах.

Мычат коровы, блеют овцы, уныло бредут жители. Горестно и жалко до боли смотреть на людей, бросивших все. Они оставили свой кров, скарб и, спасаясь от фашистских извергов, шли в неизвестную даль, в тыл республиканских войск.

Беженцев всюду принимали хорошо, понимая их тяжелое положение, с ними делились последним. Я видела это: в Валенсии, Мурсии, в Хаене и Линаресе. Щедрое солнце грело несчастных своими лучами, скрашивая их тяжелую судьбу.

В Пособланко приехали поздно ночью. Полуразрушенный и совершенно опустевший город утопал в темноте. Недалеко, западнее, тревожила ночную тишину ружейно-пулеметная стрельба.

Найти командующего в опустевшем городе оказалось нелегко. Заехали в штаб одного из батальонов, расположенный в полуподвале каменного двухэтажного здания. Около штаба стояло несколько легковых и одна грузовая машина.

Помещение было хорошо затемнено. Один из офицеров узнал полковника Кольмана. Нам дали солдата, знавшего, где находится командующий.

В это время в штаб ввели под конвоем двух пленных мятежников.

Как ни спешил полковник к Пересу Саласу, но не утерпел, чтобы наскоро не расспросить пленных.

– Уточнить обстановку в тылу врага очень важно перед беседой с командующим, – сказал он мне, и я перевела его просьбу.

– Пожалуйста, – вежливо ответил знакомый офицер.

Мы приступили к допросу.

Первый пленный имел усталый и испуганный вид. Его обмундирование было грязно и порвано, лицо заросло густой черной щетиной.

Солдат оказался неграмотным. Мне стоило большого труда вести допрос. Кольман пытался как можно полнее и точнее узнать о численности, составе, вооружении, расположении и настроении войск противника.

Приходилось часто уточнять ответы пленного. Кольман нервничал, посматривая на часы.

– Наверное, достаточно. Больше ничего полезного мы от него не узнаем, – сказала я.

Советник согласился. Пленного увели и ввели другого – то ли капрала, то ли какого-то младшего командира. На вопросы он отвечал уверенно, со знанием обстановки. Он уточнил на карте расположение известных ему подразделений и складов. Как и первый пленный, он всячески подчеркивал, что ненавидит фашистов, особенно надменных немецких. Кольман остался доволен этими показаниями.

– Ну а теперь поедем к Пересу Саласу, – сказал он, когда допрос окончился.

– Противник измотан боями, наступательный порыв его войск под Пособланко уже давно иссяк, – говорил мне Вильгельм Иванович. – Утром прибудет пополнение, нам надо будет доказать Пересу Саласу необходимость удержать город до подхода подкреплений. Главное – не получить сразу отрицательного ответа. Полковник упрям, а потому начнем издалека.

Обойдя развалины, мы вошли в сохранившееся здание – не то монастыря, не то костела с куполом. В большом зале тускло горела небольшая электрическая лампочка. На носилках и койках лежали 15–20 раненых солдат и офицеров-республиканцев. Некоторые из них тихо стонали. Спертый воздух был насыщен запахом крови и лекарств. Нас провели через зал в кабинет командующего. Мы застали его сидящим у камина. Он встал и пошел навстречу. Вежливо поздоровался.

– Сеньорита! Сюда так поздно ездить опасно, – сказал он, отпуская мою руку.

Я заметила, что, здороваясь с Кольманом, Перес Салас сразу сменил улыбку на безразличное выражение лица.

Вильгельм Иванович почувствовал холодный прием и не решался заговорить по существу дела.

– Луиза, выручайте! – шепнул он мне.

Нам подали кофе. Выпив его, я подвинулась ближе к камину, взяла железный стержень, служивший кочергой, и, поправляя поленья, сказала:

– Люблю сидеть у камина! Это, сеньор полковник, напоминает мне огонь у ненцев в чумах – жилье, сделанном из шестов и оленьих шкур, с отверстием наверху для выхода дыма.

– Что это за народ ненцы? – просил, оживившись, командующий.

Я рассказала. Потом говорили о театре, о литературе. Кольман рассказал о Латвии, я о Ленинграде и опять о Севере.

Пили еще кофе, и время шло. Слушая наши рассказы, полковник Перес Салас понемногу оттаивал. Во время очередной паузы он заметил:

– Сеньора Луиза, вы говорите таким хорошим литературным языком, точно долгое время жили в Испании. Где вы так овладели испанским?

– Изучала в институте, работала переводчицей и читала испанскую литературу.

– Похвально! Видите, вот и пригодились знания.

Перес Салас загадочно улыбнулся и продолжал:

– Каким я был профаном, когда думал, что в России на Севере живут только белые медведи да бородатые мужики. Оказывается, там есть и красивые девушки. Занятно, что они изучают иностранные языки в больших городах и живут потом в столице.

– Ну, – подумала я, – лед тронулся.

Улучив минуту, когда он стал подбрасывать в камин дрова, я шепнула Кольману: «Давайте попробуем». Вильгельм Иванович понял и стал говорить.

Разговор велся в спокойной, как бы домашней обстановке.

– Гарантируете, что завтра прибудет пополнение? – спросил командующий.