Валентин Фалин - Без скидок на обстоятельства. Политические воспоминания

Картер, повторю, узрел в лондонском выступлении Шмидта то, что ему хотелось увидеть, и повязал западногерманскую сторону по рукам и ногам. А Л. И. Брежнев или, вернее, А. А. Громыко, Ю. В. Андропов, Д. Ф. Устинов, они уловили, чем пахнет?

С Устиновым обменов мнениями о РСД я не вел и его посылок раскрыть не могу. О позиции Андропова слышал из вторых рук. Как будто были у него не только за, но и против нашей линии, по существу игнорировавшей сигналы из ФРГ. Точку зрения Громыко в состоянии воспроизвести в подробностях, высказанных лично мне.

– Нет никаких оснований думать, – докладываю я, – что Шмидт блефует. Он не оспаривает, что идет замена устаревших систем, готов даже принять это объяснение при условии, если новое качество и скрытое в нем количество не нарушат устоявшегося соотношения сил в Европе, автономно от макробаланса между СССР и США. Уход от обсуждения темы РСД с западными немцами был бы подарком тем кругам в Вашингтоне и НАТО, которые были и остаются против общеевропейской безопасности.

– Вы предлагаете менять наши ракеты на воздух.

– Я предлагаю предотвратить появление новых угроз нашим интересам. Когда «воздух» превратится в «Першинг-2», разговаривать будет поздно.

– В политике понятия «поздно» не существует.

Примерно в это же время я потерпел очередную неудачу в попытках пригласить советское руководство хотя бы взвесить, насколько наша военная концепция согласуется с меняющейся европейской действительностью. Мои размышления преподносились на фоне информации о проработке в НАТО способов действий, в частности, на случай антирежимных волнений в Польше, ГДР или в других странах ОВД.

Это было после подписания Заключительного акта Хельсинки. Провозглашенный отказ от вмешательства в чужие внутренние дела не мешал атлантистам планировать вмешательство за гранью фола. Особые расчеты связывались с совершенствованием методов вовлечения больших масс населения в уличные демонстрации, расстройства с их помощью структур поддержания общественного порядка, а также «мирного» блокирования в местах расквартирования в странах Организации Варшавского договора советских войск и сужения тем самым возможностей их использования в поддержку союзных властей.

Я предлагал радикально сократить численность вооруженных сил участников Варшавского договора и изменить их построение, имея в виду, что отражение внешних угроз эффективно приняли на себя стратегические силы. Снова выступал за то, чтобы высвобождающиеся средства и ресурсы были направлены на решение социальных проблем и повышение жизненного уровня населения.

Громыко счел эти мои соображения «несвоевременными». Ситуация в странах Организации Варшавского договора подсказывала, на его взгляд, если не расширение военных и карательных институтов, то никак не их свертывание. «Такого же мнения, – утверждал министр, – Юрий Владимирович (Андропов)».

С Л. И. Брежневым этой общей темы я больше не затрагивал. Он детальной информацией не владел и, начни я такой разговор, наверняка первым делом спросил бы: «Что думают на сей счет Громыко, Андропов и Устинов?» Но от РСД уйти было невозможно. Мне представлялось нечестным, щадя его здоровье, скрывать от Брежнева свои озабоченности.

Не удивляйтесь, придавленный немощью человек рассуждал в чем-то более здраво, чем его дееспособные министры.

– Ты прав. Вопрос есть. США хотят говорить за Европу. Нужно ли это нам? Сомнительно. Шмидт, ты думаешь, держит про запас приемлемую нам развязку?

– Канцлер настаивает на том, чтобы Советский Союз обозначил предел, до которого мы собрались идти с развертыванием СС-20. 50, 100 или больше появится наших ракет? В зависимости от ответа будет определяться окончательная позиция Шмидта.

– Громыко в курсе?

– Разумеется. Но министр не принимает к рассмотрению точек зрения, не совпадающих с его собственной.

– М-да.

Мы продолжили наш диалог с Брежневым в ходе его второго визита в ФРГ (май 1978 г.). Я подводил генерального секретаря к мысли, что обстановка не только требует, но и благоприятствует прояснению и сопоставлению намерений друг друга. Фронты не затвердели бесповоротно, на что указывал также следующий симптоматичный эпизод.

За три-четыре дня до прилета Л. И. Брежнева в Бонн поступает телеграмма: вам поручается согласовать с западногерманской стороной окончательный текст совместного заявления по итогам предстоящей встречи на высшем уровне; за основу должен быть взят проект, обговоренный в рабочем порядке (прилагается); исходите из того, что существенные отклонения от проекта для нас неприемлемы.

Как снег на голову. До этого момента Центр ни сном ни духом не посвящал меня в процесс подготовки заявления. Из телеграммы явствует, что дело на чем-то споткнулось. На чем?

Связываюсь с послом Руфусом. Он после рано унесенного болезнью Зане курирует в ведомстве канцлера наши дела. Посол многозначительно рекомендует обратиться напрямую к Шмидту, который, правда, находится в Гамбурге. Звоню канцлеру домой. Он подтверждает, что возникли осложнения, и приглашает незамедлительно встретиться с ним.

Смотрю расписание рейсов на Гамбург. Шмидта принимает ближайший терминал. Генконсул В. А. Коптельцев встречает меня, и с аэродрома вместе к канцлеру. Худа без добра не бывает – по программе Г. Шмидт устраивает завтрак в честь Л. И. Брежнева у себя дома. Меня будут спрашивать, как и что в этом доме выглядит. Смогу поделиться впечатлениями.

– Случилось непредвиденное. Я направил Бара в Москву обменяться мнениями по поводу узловых положений заявления (декларации). Он на свой страх и риск сочинил с вашим МИДом проект. Геншер в претензии за то, что его обошли. Кроме того, он возражает против сути ряда положений. Я не собираюсь ссориться со своим заместителем из-за какой-то бумаги, без которой можно было бы и обойтись. Но, естественно, вы оказали бы услугу также и мне, если бы сумели по-хорошему уладить недоразумение с Геншером.

Громыко готовится восторжествовать? Поставил меня перед почти неразрешимой задачей и не моргнув глазом скажет своим коллегам по политбюро: то, что я знал один, теперь очевидно всем – не справляется этот посол с элементарными обязанностями. Министр проделал нечто подобное с Н. Т. Федоренко, нашим постоянным представителем при ООН, М. Н. Смирновским, послом в Великобритании, И. И. Ильичевым, когда отзывал его из Дании, освобождая место Л. Орлову. Настал мой черед.

Интересуюсь у Шмидта, каким идеям он придает значение и что хотел бы видеть непременно отраженным в заявлении? Федеральный канцлер не великий гурман до дипломатической кондитории. Его пожелания не обильны, но вооружения «серой» зоны, подлежащие включению в переговоры, он не упустил упомянуть.