Валентин Фалин - Без скидок на обстоятельства. Политические воспоминания

13 ноября советское правительство рассылает 23 европейским государствам, а также США ноту с предложением созвать 29 ноября в Москве или Париже конференцию для учреждения системы коллективной безопасности в Европе. Особо выделялось, что в части обсуждения германской проблематики эта конференция имеет смысл лишь до ратификации парижских договоренностей.

Ответ трех держав был негативным и поступил не раньше, не позже как 29 ноября. Перед этим глава французского правительства Мендес Франс запустил пробный шар – не к чему копья ломать, СССР волен создать на востоке свою оборонительную организацию (читай – с участием ГДР), а в мае 1955 г., после завершения процедур ратификации в западных странах, могла бы собраться и «большая четверка».

Больше головоломок доставляла реакция нейтральных и, как их позже стали величать, неприсоединившихся стран. Комитет отслеживал их реакцию. Наивысшее искусство упаковывания «нет» в нечто похожее на «да» показали финские мастера. При всем желании я не сумею, особенно по памяти, реконструировать их шедевр. В нем так медоточиво говорилось о достоинствах именно коллективной безопасности, что к концу накатывалась слеза по «светлой памяти…». На вопрос со Смоленской-Сенной, как все же толковать – приедут представители Финляндии или нет, И. И. Тугаринов, исходя из буквы хельсинкской бумаги, заявил: если еще кто-либо из нейтралов решится совершить путешествие в Москву, могут прибыть и финны.

После Московской конференции, прошедшей в своем кругу и декларировавшей намерение в случае ратификации парижских договоренностей создать восточноевропейскую оборонительную организацию, Советский Союз развил сильное давление на три державы. Париж и Лондон были предупреждены, что Советский Союз, если парижские договоренности будут одобрены, денонсирует союзные договоры с Францией (от 10 декабря 1944 г.) и Англией (от 26 мая 1942 г.).

В этом контексте мне показался тогда неожиданным аккорд в виде заявления советского правительства 15 января 1955 г. с предложением без отлагательств провести переговоры четырех держав, в центр которых был бы поставлен вопрос об общегерманских выборах. Проведение выборов и восстановление единства Германии характеризовались как необходимые предпосылки для заключения мирного договора. Далее проводилась мысль о включении Германии в военный союз, не направленный ни против какого государства, каковым мог быть союз на основе коллективной безопасности. Советская сторона выражала готовность нормализовать отношения с ФРГ в интересах решения германского вопроса. Заявление предупреждало, что с принятием ФРГ в НАТО и ЗЕС переговоры об объединении Германии потеряют смысл.

Заявление несло в себе почерк Н. С. Хрущева. Подай мы свою позицию в этих словах и последовательности на конференции 1954 г. в Берлине, возможно, удалось бы не потерять год и выиграть приз в виде разрядки. Сегодня это кажется мне более сомнительным, чем в январе 1955 г. Но ни в то время, ни позже я не мог ответить себе: как поступит Хрущев, если три державы и Федеративная Республика не скажут «нет». Он шел на крайний риск, возможно, чтобы отметиться перед потомками: Советский Союз сделал все от него зависевшее; обструкция Запада сорвала согласие, которое было достижимо.

5 мая 1955 г. парижские договоренности вошли в силу. Федеративная Республика – член Западноевропейского союза и НАТО. Известный поэт Расул Гамзатов как-то в перерыве работы партсъезда отстучал телеграмму жене: «Сижу в президиуме, а счастья нет». Нечто схожее впору было признать и канцлеру. Добился К. Аденауэр, к чему тянулся, но счастлив ли от того, что на треть века продлил раскол страны?

Поставим ряд неудобных вопросов и себе: что выиграл Советский Союз, залив в железобетон в феврале 1954 г. австрийский вопрос? Начни Москва не зимой 1955 г., а годом раньше или, еще лучше, сразу после смерти Сталина переговоры с Веной, за советские инициативы агитировали бы дела – самое убедительное из аргументов. Системное мышление редко навещало нашу внешнюю политику. В австрийском вопросе Советский Союз образумился, будучи загнан в угол.

Субъективизм, импульсивность, любительство на внешнеполитическом направлении озадачивали и настораживали. Как-то пойдет все дальше? Не располагали к спокойствию слухи, что непоследовательность наших поступков есть производное от соперничества уже между Молотовым и Хрущевым. Не дискуссий, а перетягивания каната. Спор умных сближает, ссорит глупых. Как нам было решить, кто есть кто, если тайны коридоров власти охранялись тщательнее, чем водородные бомбы?

10 мая 1955 г. три державы пригласили Советский Союз к новым переговорам: сначала встреча глав правительств; они, так предполагалось, создадут основу для последующей конференции министров иностранных дел. В двух моментах мы отдавали Западу должное – речь шла о новом начале, и положить его было по плечу только руководителям правительств. Германская проблема в части объединения становилась заботой прежде всего двух суверенных германских государств, а в части безопасности – двух самых мощных военных блоков. Демаркационная линия, прошедшая через Германию, превратилась не просто в государственную границу, но во фронтовой рубеж ядерного противостояния.

До того как принять западное предложение, Советский Союз вместе с рядом восточноевропейских государств и ГДР созвал в Варшаве конференцию по безопасности, на которой 14 мая 1955 г. был подписан договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи – ответ на введение в силу парижских договоренностей. Формализация восточного оборонительного сообщества произошла, что симптоматично для понимания развития германской проблемы, не после заключения брюссельского пакта о ЗЕС, не после учреждения Североатлантического союза и его распространения на Грецию и Турцию, но в связи с окончательным и полным разрывом США, Англией и Францией с наследием антигитлеровской коалиции, ее целями и принципами.

Немаловажным элементом в становлении новой ситуации явилось направление 7 июня 1955 г. через советское посольство в Париже тамошнему посольству ФРГ приглашения федеральному канцлеру К. Аденауэру нанести визит в Москву «для обсуждения вопроса об установлении дипломатических и торговых отношений между Советским Союзом и Германской Федеративной Республикой и связанных с этим вопросов». О встрече на высшем уровне в Женеве (18–23 июля 1955 г.) стоит заметить следующее. Обсуждение на ней германской проблемы должно было, по мысли советской стороны, прояснить, обратимо ли решение о милитаризации Западной Германии и включении ее в НАТО. При отрицательном ответе рассмотрение моделей свободных выборов теряло всякий смысл.