Валентин Фалин - Без скидок на обстоятельства. Политические воспоминания

Этот разговор, между прочим, докладывался сначала Громыко и позднее Брежневу. Реакция в деталях была не идентичной, но все в общем осталось на кругах своих. Лишь изредка, с учетом «психологических моментов», исполнение решений переносилось на первые дни следующей недели.

В нашем случае, касавшемся старта переговоров с Федеративной Республикой, формалистикой дело не исчерпывалось. Модель отказа от применения силы фактически мумифицировала идею мирного урегулирования, четверть века бывшую на вооружении советской политики. Оправдают ли ожидавшиеся приобретения вполне осязаемые потери? Обмен мнениями между членами политбюро протекал неоднозначно. Мы не приблизимся к правде, сделав вид, что в конце 60-х гг. и позднее всем все загодя было известно.

Французская «Монд» небезосновательно констатировала в передовой статье, посвященной началу советско-западногерманского диалога, что, принимая в последнюю секунду предложения о времени, месте и уровне обмена мнениями, Советский Союз отдавал почести новому канцлеру В. Брандту, выходящие за пределы официальной цели переговоров. Кремль пошел навстречу малой коалиции в том, в чем он до сих пор отказывал всем ранее существовавшим боннским правительствам.

Справедливо. И знаменательно. Французы с ходу поняли то, что крайне туго доходило до сознания иных немцев.

Так свидетелями чего стали Европа и мир в целом 8 декабря? Начала переговоров или подготовки к переговорам? Переговоров о чем? Обмене заявлениями об отказе от насилия или заключении соглашений более широкого диапазона? Если последнее не исключалось, насколько широким мог быть этот диапазон?

Вопросы, вопросы… И тоже не второстепенные. Некоторые разночтения в начальной стадии не остались незамеченными. Правительственные инстанции в Бонне и посольство ФРГ в Москве пользовались понятием «переговоры», тогда как советская сторона тщательно избегала этого термина. Декабрьские встречи Громыко с послом ФРГ в Москве Г. Аллардтом (их было три) обрели в конечном счете название «подготовительный обмен мнениями». Иногда добавлялось: по вопросу об отказе от применения силы. Наши сообщения чаще обходились без этого уточнения, которое выступало и как ограничение.

13 августа 1970 г. А. Н. Косыгин, завершая разговор со мной в своем просторном служебном кабинете в Кремле, сказал:

– Благодарю вас за организацию работы над Московским договором. Текущая информация была толковой и своевременной. Мы постоянно знали, что происходит. Вместе с тем МИД не суетился, не стучался из-за каждого слога в политбюро. Так бы всегда.

– Считаю долгом заметить, что Громыко руководил переговорным процессом от начала и до финала. Ваш комплимент касательно организационной стороны дела должен принадлежать прежде всего ему. Тем не менее я весьма тронут вашим лестным отзывом. Пока ни от кого с верхнего этажа, включая министра, сотрудники отдела не услышали «спасибо». Разрешите, Алексей Николаевич, от вашего имени сделать это теперь.

А. Н. Косыгин ответил:

– Я даже просил бы вас довести сказанные мною слова признательности до сведения каждого, кто заслужил похвалы.

До этой беседы с председателем Совета министров СССР надо было отмерить путь длиною семь с половиной месяцев. И каких месяцев! Случались мгновения, когда дни вмещали в себя энергию лет. Европа ощупью и с оглядкой искала себя в новом, уже не военном, но еще не в мирном пространстве. Всем предстояло переучиваться. Одним учеба давалась легче, другим труднее. Встречались и неисправимые в своих пристрастиях, коим будущее представляется приглаженным или взъерошенным прошлым. На Востоке их было примерно столько же, сколько на Западе.

Шефом-делегатом на стороне ФРГ в диалог вступил посол Г. Аллардт. Опытный дипломат, обкатанный в различных регионах, овеянный разными ветрами. Свое ремесло он знал неплохо, немецкие интересы понимал с размахом и отстаивал с апломбом. Его натура и характер, думается, не во всем сочетались с несколько грузной внешностью. Соленая шутка могла привести посла в смущение. Ему, несомненно, больше импонировали темы культуры, искусства, археологии. Личные вкусы Аллардта передавала его коллекция, неровная по составу, но включавшая немало раритетов с античных времен до автографов Гёте.

Лично у меня установились с послом ФРГ партнерские или, может быть, точнее – коллегиальные отношения. Диспуты вокруг самых каверзных проблем шли обычно в спокойном ключе. Никому из нас двоих не доставляло удовольствия ставить другого в неловкое положение. Климат известного доверия и теплоты стоил выше сиюминутного злорадства.

Аллардту почему-то захотелось сделать меня сыном археолога. Узнав об этом из газетного материала, я не преминул обратить внимание посла на вкравшуюся неточность. Он не придал эпизоду значения. Мне показалось излишним его переубеждать. «Сын археолога» и любитель археологии будут заниматься раскопками сообща.

Раскапывать было что. По несуразности наносы, образуемые деятельностью человека, именуются «культурным слоем». Из-за этого культурного бескультурья разрушаются и гибнут архитектурные памятники, возводившиеся их творцами на века. В политике новые «культурные слои» перекрывают целые цивилизации. И в самом прямом, и в переносном смысле. Ни один континент не избежал этой участи. Европа испила свою чашу в несколько приемов и полной мерой.

Вторая мировая война. Что касается Германии, Советского Союза, Европы в целом, она почти без паузы уступила место войне холодной. Вчерашний союзник стал для трех западных держав врагом, враг – союзником. А для немцев? Как им разобраться, кто прав и кто виноват? Не продолжить ли некогда затеянное, увещевая себя, что проиграна не война, а не повезло в сражениях? Почему бы нет, если Соединенные Штаты почти готовы признать: промашку дали американцы с выбором союзника в 1941 г., надо бы ее исправить.

В этой кромешной тьме еще предстоит основательно разбираться. Исходя из фактов, а не по принципу «на свой-чужой рассчитайсь», господствовавшему почти полвека.

Начни в подробностях говорить обо всем, что я знаю, что передумал, где сам попадал в поле притяжения силовой философии, это заняло бы множество страниц, но в конце обязательно ждал бы вывод: самым страшным злом, чумой XX в. является милитаризм. Безразлично, какого происхождения и пошиба, какими теориями осененный. Взявший в полон большую часть человечества и обирающий перво-наперво уже обездоленных, милитаризм и сегодня не сдал господствующих высот. Он и сейчас не спеша, со вкусом высматривает очередные жертвы.

Как ни смотри на холодную войну – возьмем масштаб, – она охватила всю планету целиком; или уровень мобилизации материальных средств и людей – в нее было вовлечено больше ресурсов, чем в обеих мировых войнах, вместе взятых; или число жертв – и по этому показателю она превзошла 1914–1918 гг., ее должно квалифицировать как третью мировую войну, которую по меньшей мере одна сторона вела до победного конца. Это не претензия на оригинальность. Нет, всего лишь освежение в памяти давнего откровения президента США Г. Трумэна, который, отвечая на соответствующий вопрос, с присущей ему прямотой заявил: