Валентин Фалин - Без скидок на обстоятельства. Политические воспоминания

Про себя решаю: не исключены никакие зигзаги; будем держать посольство СССР в ФРГ в резерве. Стало быть, Царапкина нужно посвящать во все нюансы. Размечаю ему протоколы официальных заседаний делегаций, записи бесед. На случай недовольства министра у меня наготове отговорка – разметка, по которой рассылаются материалы, отражена черным по белому в экземплярах, предназначенных для Громыко и накапливающихся растущей стопкой на его рабочем столе.

23 декабря состоялась последняя из трех бесед министра с послом Аллардтом в рамках подготовительного этапа. Не помню, чтобы Громыко созывал штатное совещание для подведения общих итогов. Он и раньше предпочитал вести беседы вдвоем с заведующим 3-м Европейским отделом. Все реже к обмену мнениями подключали Семенова. Но тут Громыко озадачил меня вроде бы мимоходом оброненной фразой:

– Поручений от Семенова не принимать, дуализм устраняется. Вы подчиняетесь напрямую только мне. Надеюсь, возражений не будет.

Даже когда это произносилось с усмешкой и вопросы имелись, их рекомендовалось не озвучивать.

Я не люблю недомолвок и ужимок. Для чего Семенов время от времени призывался министром на наши совещания (он появлялся также за столом переговоров), если его точка зрения не востребуется? Допустим, Семенов проявит такт и не станет вызывать меня на откровенность. Но вдруг он захочет устранить неясность? Что, отводить глаза или нести несусветицу? Глупо.

Все это, однако, не умаляло того факта, что министр провел подготовительный этап с блеском. Он держался уверенно, не шелестел бумагами, был в меру тверд и достаточно гибок. Не забывал, что с послом ФРГ у них разные весовые категории, но и не выпячивал этого момента. Редко мне доводилось прежде видеть Громыко в столь ровном и доброжелательном настроении, приглашавшем партнеров раскрыться и употребить слова с пользой для дела.

Вызывало уважение, как министр освоился с германской материей, свободно оперировал частностями. У Аллардта должно было создаться чувство, что Громыко в любой момент готов закончить с неизбежными вводными абстракциями и заняться конкретикой. После одного из заседаний я пошутил:

– Чтобы окончить хождения посла вокруг да около, вам, Андрей Андреевич, остается заговорить по-немецки.

– А что, хорошая идея. Как звучит на немецком ваше любимое «взять быка за рога»?

Громыко попробовал раз-другой воспроизвести предложенный ему перевод, потом махнул рукой, заметив, что к концу первого года переговоров немецкая лексика станет ему ближе.

Перерыв на главном направлении позволял немного привести в порядок себя. 10 января 1970 г. умер мой отец. Я зарывался с головой в дела, старался пропустить максимум текущих вопросов, касавшихся советских отношений с ГДР и Австрией, изнурял себя работой, чтобы забыться и смягчить укоры совести – как же недоглядел? Цепь грубейших врачебных ошибок, обусловивших летальный исход, была очевидной и не для специалиста. Мать кипела от гнева, и стоило больших усилий убедить ее оставить намерение рассчитаться с «коновалами».

Громыко проявил к моему горю сочувствие, за что я был ему признателен. Он распорядился ничем меня не занимать в те несколько дней, которые требовались на выполнение сыновних обязанностей. Австрийский посол, умный и проницательный д-р Водак, направил мне личное письмо с заверениями в поддержке. Послы обоих германских государств связывали мой осунувшийся желто-зеленый вид с непомерной служебной загруженностью.

В середине дня 23 или 24 января 1970 г. раздался звонок министра по прямому проводу.

– Есть сообщение, что Бонн назначает нового делегата на переговоры с нами. Вам что-нибудь известно?

– Разговоры о том, что посольство ФРГ в Москве ждет подкрепления, были. Я докладывал вам об этом. Однако никаких имен и прочих подробностей до нас не доходило.

– Для вашего сведения, будущим руководителем делегации ФРГ называют статс-секретаря Бара. Вы его знаете?

– С ним не знаком, но слышал, что Бар пользуется доверием нынешнего канцлера. Тесно сотрудничал с Брандтом в момент исполнения им обязанностей министра иностранных дел. По откликам людей, контактировавших с Баром, его отличают интеллигентность и незашоренность, умение точно формулировать мысли.

Выражаю готовность навести справки, используя возможности наших посольств в Бонне и Берлине. Министр замечает, что Царапкин сам должен догадаться прислать депешу, когда о назначении Бара будет объявлено.

– Пока же это разговор между нами и приглашение взвесить, не следует ли нам обогатить акценты при открытии следующего этапа диалога, если ваш Бар уж такой незашоренный.

Так еще до прибытия нового западногерманского представителя в Москву Громыко провидчески повязал меня с Э. Баром. Раз он «мой», то резон без отлагательств выяснить, что к чему.

Связываюсь с П. А. Абрасимовым.

– Слышал, что как будто Белецкий и еще кто-то из дипломатов встречались с Баром. Он занял важный пост в Бонне, и хотелось бы узнать, какое впечатление он производил на советских собеседников.

Опытный Абрасимов не спешит выпалить расплывчатое суждение.

– Поднимем архивы и опросим людей. Самое позднее завтра утром созвонимся.

Тут я припомнил, что Валерий Леднев, небезызвестный журналист, мне, однако, больше знакомый по институту, встречался с Э. Баром. Вот кто в состоянии дать точный словесный портрет, если накануне не слишком засиделся в богемном кругу. Одаренный человек был Валерий, но, как случается среди людей, которым без труда многое дается и не заедает тщеславие, он пописывал комментарии и стремился впитать максимум удовольствий. Ушел из жизни неожиданно для всех – с ним случился удар, когда, сидя за рабочим столом в редакции «Советской культуры», В. Леднев готовил очередную публикацию.

Не сразу разыскал Леднева. Уже поздний вечер, когда мы вступаем с ним в телефонный разговор.

– Эгон – один из оригинальных умов в социал-демократии. Его оценки заслуживают раздумья.

Чуть помедлив, прибавил:

– Если они в чем-то даже субъективны, зато искренни. Тонкокожий, как большинство знающих себе цену. А с чего это интерес к личным качествам Бара? Что, к нему кто-то собрался ехать или его сюда зовут?

– Не телефонная тема, – отвечаю я. – Будет время завтра-послезавтра – подъезжайте в МИД, где сижу безвылазно, переговорим.

Наутро спозаранку, как и обещал, позвонил Абрасимов. Судя по всему, он копнул глубоко.

– Я примерно представляю, почему вас заинтересовал Бар.

Не дождавшись моей реакции, посол продолжал:

– Личность сложная, биография противоречивая. Был сотрудником РИАС. В этом качестве проходил подготовку в США. В беседах с нашими дипломатами держался известных официальных установок. И т. д.