Жак Садуль - Записки о большевистской революции

Невозможно отрицать его решимости сотрудничать с Антантой. Разрешение, только что полученное мною у Троцкого, по которому союзники получат на складах в Архангельске то количество и то снаряжение, какое нам потребуется, а также обещание, которое он мне дал и уже выполнил — направить в Архангельск отправленных сначала во Владивосток сербов и чехов с целью создания прочного плацдарма в районе Севера, — вот два последних факта, в которых проявляется эта добрая воля.

Неужели большевики, если бы они не хотели и не надеялись добиться с нами альянса, позволили бы нам воспользоваться архангельскими запасами, драгоценными для правительства страны, где не хватает любых фабричных товаров, которая гибнет от голода, а главное — позволили бы нам сформировать на российском Севере значительную воинскую силу, которая, если большевики не присоединятся к нам, станет в наших руках чрезвычайно опасным — и с политической, и с военной точки зрения — оружием против них самих.

Этих красноречивых фактов хватило бы для того, чтобы доказать добрую волю и стремление Советов к союзу, — даже если бы я потерял память и забыл обо всем, что мне было заявлено Лениным и Троцким, в лояльность которых я продолжаю полностью верить.

Возвращаясь к вопросу о шансах революции, если бы ее предприняли теперь оппозиционные партии, мне кажется, стоило бы сравнить, несмотря на немалые различия, положение русского народа с положением французского народа в 1851 г., накануне 2 декабря {128} .

С одной стороны, растущее и законное недовольство масс. Принципиальная поддержка массами выдвигаемых оппозицией призывов к порядку. Но вместе с тем и возрастающее недоверие масс по отношению к этой левой и правой оппозициям, выступающим в союзе против правительства, которое их попирает и тиранизирует, но неспособным этот союз хранить, когда речь идет о переходе от негативной критики к позитивным решениям и о том, чтобы предложить народу программу будущего правительства. Отсюда — нерешительность масс, не желающих после столь изнурительных пятнадцатимесячных усилий выходить на улицы и следовать за теми, кто разобщен, кто не дает новой революции, которую они хотят разжечь, никакой прочной точки опоры, никакого глубокого смысла для действий.

Зачем выходить на улицы? За кем идти? Ради чьей выгоды затевать это выступление? Какой режим установить завтра?

С другой стороны, имеется революционное, то есть нестабильное и постепенно теряющее силы правительство, которое тем не менее сумело покрыть страну сетью организаций, объединяющих ее верных сторонников, ее ставленников.

Вся военная сила в распоряжении этого правительства. Народ это знает.

С одной стороны, таким образом, общественное мнение, или, точнее, то, что союзники хотят называть общественным мнением. С другой — вместе с правительством, с советскими организациями, с еще крепким ядром партийцев формирующаяся армия, в которой не найдется ни одного политика такого масштаба, в пользу которого может свершиться государственный переворот, и, безусловно, ни одного прославленного генерала. Нет в ней ни одного Бонапарта, ни одного человека, способного повернуть против правительства Советов созданные же большевиками войска, состоящие главным образом из большевиков, преданных своим лидерам, из красногвардейцев со всех концов России, из интернационалистов, сторонников крайних левых партий, наконец, из безразличных, которым все больше хочется стать наемниками, преторианцами, служащими тому, кто платит.

Можно ли предполагать, что этот народ, который никогда не был народом-борцом, а теперь и просто выбился из сил, рискнет пойти на величайшую авантюру, успех которой сомнителен и которая для него — пустой звук, поскольку он не может воспользоваться ее результатами немедленно?

Таким образом, логично прийти к выводу, — я знаю, что логика не революционная наука и что революции совершаются скорее сердцем, а не разумом, — что некое не поддерживаемое Германией движение имеет мало шансов на успех и даже на то, чтобы попытаться его добиться.

Беседы с эсерами и эсдеками, монархистами позволяют мне добавить, что наиболее решительные партии не очень-то обрадовались бы наследству, которое они получат вместе с правительством, наследству, которое оставят большевики, а именно невероятные, почти непреодолимые трудности, с которыми те в настоящий момент сталкиваются и ответственность за которые была бы для этих партий столь же тяжела, как и тяжела она для большевиков.

Что же касается германской интервенции, которая будет поддержкой исключительно правым партиям, поскольку ее главной целью будет уничтожить левые партии, то когда она начнется?

Она может начаться и увенчаться успехом уже завтра.

Но завтра монархисты и немцы, в свою очередь, столкнутся с теми же самыми трудностями, поражения от которых Россия им не простит. Пойдут ли немцы на риск еще большей дискредитации монархической идеи и самих себя, показав во всем блеске бессилие правительства, реставрированного ими, решить возникшие проблемы? Не опасаются ли они, что самая сложная из них — хлебная — еще больше обострится после изгнания из западноевропейской России правительства большевиков, которое скроется и обоснуется на Востоке? Это новое большевистское правительство не преминет немедленно взять в свои руки железные дороги, которые с Северного Кавказа и из Сибири еще питают Петроград и Москву. Результатом этой борьбы Запада и Востока стало бы быстрое обострение голода, который в этой ситуации может быть побежден лишь путем подвоза московским потребителям украинского зерна. Однако Центральные империи вывозят с Украины все зерно, которое им удается реквизировать, для голодающего населения своих собственных стран. Захочется ли им отказаться от части этого зерна в пользу своих новых русских друзей?

Разве не в их интересах и в интересах укрепления реставрируемой монархии, о которой они мечтают, не мешать ослаблению различных демократических партий в условиях братоубийственной войны и нормально развивающегося беспорядка и вмешаться лишь в тот момент, когда голод и анархия заставят русских протянуть руки к спасителю, которым по причине своей близости может быть лишь Германия? Разве не должны они на это рассчитывать и соответствующим образом действовать?

Уже теперь немцы являются хозяевами России. Они пользуются всевозможными ее благами. Позволительно предположить, что они не будут выискивать в своем положении неудобства, пока не пробьет час пожинать все плоды дальновидной политики. Нет необходимости говорить, что они с выгодой для себя используют эту передышку, чтобы прочнее закрепиться на Украине и в Финляндии, где у них много дел и где они вынуждены держать значительные силы.