Степан Тимошенко - Воспоминания

Утром я смог достать билет и место в поезде. Ехали медленно, но все же за сутки доехали до Екатеринодара. Там все гостиницы тоже были заняты и надо было искать пристанище в каковой‑либо частной квартире. Сестры, у которых я жил в Ростове, снабдили меня адресом их родственников и с вокзала я направился по этому адресу. Все спальные комнаты были заняты и мне предложили кабинет, где был только письменный стол. На этом столе я и расположился. Спал на нем прекрасно после бессонных двух ночей на Ростовском вокзале и в поезде, хотя стол для моего роста был очень короток. Утром отправился искать более постоянное жилище. Слышал, что товарищем министра путей сообщения Кубанского войска был Заславский, мой товарищ по Путейскому Институту и я решил направиться в Министерство Путей Сообщения, занимавшее одну из екатеринодарских гостинниц. Заславский был в служебной поездке, но заведующий зданием принял во мне некоторое участие и разрешил занять временно служебный кабинет товарища министра, что я и сделал. Какой‑либо кровати или дивана там не было, но министерский письменный стол был значительно больше того, которым располагал предыдущую ночь, и я устроился на нем очень удобно. Дальше выяснилось, что в Министерстве были и другие постояльцы, что там собралось уже немало таких же беженцев, как я. Нашлись и товарищи по выпуску, с которыми не встречался со времени окончания Института. По утрам, когда мы собирались с чайниками на кухне для изготовления кипятка, велись длинные разговоры, рассказывались истории жизни за последние 20 лет. Одним словом — мы не скучали. Утром я отправлялся на базар. Там можно было купить хлеб, малороссийское сало и кое-какие овощи — этим я и питался.

Скоро после меня появился в Екатеринодаре также и Вернадский. Он заинтересовался теперь политикой и старался примирить Кубанцев с представителями Добровольческой Армии. Не помню почему, но и я присутствовал при некоторых из этих разговоров. Тут происходило то же, что я видел уже в Киеве. Местных деятелей больше интересовала игра в независимую республику и распределение министерских постов, чем судьба России. Вернадский имел хороших знакомых с обеих сторон и старался выступать в роли примирителя, но безуспешно.

В это время в Екатеринодаре собралось немало профессоров и преподавателей, главным образом из различных учебных заведений юга России. Всех волновал вопрос, что делать дальше. Вера в успех Добровольческой Армии пропадала и приходилось решать — или оставаться и ждать прихода большевиков или продолжать отступление. Было организовано общее собрание профессоров, обсуждали положение дел. Выступил и я с моим предложением. Для меня тогда уже не было никаких колебаний — нужно ехать в Югославию, которая объявила о своей готовности принять русских беженцев. Я высказывал также предположение, что весной выступит Польша в союзе с Добровольческой Армией и займет Киев. Киевляне смогут из Югославии вернуться домой. Собрание решило выбрать представителей для переговоров с атаманом Донского войска, временно заменявшем ушедшего в отставку Деникина. Я был одним из этих представителей.

На следующее утро мы направились к атаману для переговоров. Принял нас генерал очень любезно и просто высказал свое мнение относительно положения профессоров. Он считал, что борьба с большевизмом будет длительной, но чем бы она ни кончилась, будущая Россия будет нуждаться в людях науки. Эти люди ничем не могут быть полезны в ведущейся сейчас борьбе, а переселившись в Югославию они сохранят для будущей России традиции русской науки. Он рекомендовал профессорам уехать в Югославию и распорядился выдавать всем желающим необходимые документы. Кроме меня, желающих уехать немедленно не оказалось. Большинство решило выждать, посмотреть, как будут развиваться дальнейшие события. В ближайшее утро покинули Екатеринодар только мы с Вернадским, направлявшимся в Ялту, где проживала его семья.

В Новороссийске мы встретили отвратительную погоду — шел сильный непрерывный дождь. На площади перед вокзалом расположились лагерем массы беженцев. Некоторые имели палатки, кое‑кто имел зонтик, но большинство мокли без всякой защиты. У нас были зонтики и мы могли обдумать наше положение, сложив вещи под каким‑то деревом. Положение было незавидное. Города мы не знали, никаких адресов не имели, но тут нам помог случай. К нам подошел молодой человек, назвал мою фамилию и сказал, что был когда‑то моим слушателем. Он объяснил, что приехал в Новороссийск несколько дней тому назад, когда еще не было такой массы беженцев и что ему и его товарищам удалось найти квартиру, в которой найдется место и для меня и для Вернадского. Мы с радостью приняли приглашение и забрав вещи отправились на квартиру нового знакомого. Там мы встретили группу молодых людей, сопровождавших поезд с каким‑то военным имуществом и ожидавших дальнейших распоряжений начальства. Выяснилось, что они живут коммуной. Сообща покупают на базаре продукты, из которых квартирная хозяйка приготовляет им еду. Мы, конечно, с удовольствием вступили в коммуну и в продолжение трех дней питались очень хорошо.

На четвертый день пришел наш пароход и, распростившись с коммуной, мы отправились на пристань. Пароход был заполнен военными и их семьями. Для Вернадского нашлось место на диване в общем зале. Я решил остаться на палубе, хотя дул сильный ветер. Пароход простоял всю ночь в порту и только утром, когда ветер стих, мы вышли в море. Двигались медленно и только к вечеру пристали к берегу в Феодосии. Ни я, ни Вернадский в Феодосии никогда не бывали, но из расспросов выяснили, что в городе еще существует ресторан. Целые сутки мы ничего не ели и решили найти этот ресторан. Поиски оказались удачными. Добрались до ресторана, получили неплохой обед, но закончить его спокойно не удалось. В ресторан ввалилась толпа пьяных офицеров. Послышались крики, угрозы выкинуть из ресторана всю штатскую публику. Мы решили уйти, не окончив обеда. Это было мое первое знакомство с молодыми представителями Добровольческой Армии и произведенное ими впечатление было самое отрицательное. Это первое наблюдение только подкреплялось моими дальнейшими встречами с добровольцами. Они не походили на идейных освободителей России, которых рисовала моя фантазия.

Из Феодосии мы двинулись дальше только на рассвете. В Ялте нас встретил сын Вернадского, который в ожидании отца выходил к каждому пароходу, прибывавшему из Новороссийска. Пароход должен был стоять в Ялте целый день и я отправился с Вернадским. Дача их была далеко от города — в горах. День был чудесный — светило яркое солнце. Никогда прежде не видал Ялты в январе. На даче собралась теперь вся семья Вернадского и заговорили о том, что делать дальше. Все надеялись, что дела Добровольческой Армии весной улучшатся и можно будет вернуться в Киев. Все же я решил продолжать мой путь в Югославию, надеясь скорее достигнуть Киева через Польшу. Вечером вернулся на пристань. Пароход должен был отплыть с рассветом. Утром мы шли вдоль хорошо мне знакомого Крымского побережья. Погода была хорошая и можно было различать места, знакомые по прежним путешествиям.