Любовь Овсянникова - Шаги по земле

— Дети, в школе надлежит не только усваивать науки, но и учиться коллективной жизни. А значит, вы должны уметь работать на общее благо, выполнять общественные поручения. Сейчас мы совместно закрепим такие поручения за успевающими учениками. Кто согласен назначить старостой класса Половную Ангелину? — Инка была дочкой завуча, конечно, мы все проголосовали за нее, что согласны.

Затем поручения получили Людмила Букреева и Евгений Сохнин, — тоже учительские дети — и другие, у кого родители занимали начальственное положение. А мне, лучше всех успевающей в учебе, ничего не поручили. Это было несправедливо. Я подняла руку.

— И мне дайте общественное поручение, потому что я лучше всех знаю уроки, — смело сказала я.

Наталья Дмитриевна покраснела, густо, резко.

— А что ты умеешь делать? — спросила она.

— Все умею.

Она окинула меня оценивающим взглядом: курчавая, хорошо причесанная головка, опрятное платьице, чистенькая светлая девочка — и назначила меня санинструктором класса, следить за чистотой рук и внешним видом учеников. С тех пор я дважды в день, перед началом уроков и после большой перемены, проверяла руки у каждого заходящего в класс. Грязнуль и растреп не впускала, пока они не исправляли положение. Так длилось четыре года.

Но как ни странно, многие это забыли, зато на мое 60-летие с энтузиазмом говорили о событии, которое я по причине его тщеты старалась не воскрешать. Надеялась, что и другими оно забыто. Дело-то прошлое и в итоге пустое. Но оказалось, что это событие окрасило приятными тонами не только мою тайную, не разглашаемую память — одноклассники и друзья тоже помнили его как праздник, нечто прекрасное, чем и они могут гордиться.

Эх, буря на море тоже начинается с легкой волны. Правда, тоже потом стихает, по сути ничего не меняя в мире.

В один из осенних дней, когда мои одноклассники впервые читали по слогам, я заскучала на уроке так сильно, что терпеть дальше не смогла, и попросилась выйти на воздух. Мне разрешили. Школьный двор, просторный и пустой, принял меня как друг, подмигивая выпрыгивающими из-за тучек солнечными лучами, он показался обителью свободы — просторный и пустынный, весь мой. А ведь дома еще лучше, подумалось мне, — можно гулять, бегать на толоке и заниматься любимыми делами в доме. И я спокойно ушла домой, оставив на парте свои ученические пожитки.

Смущенная такой выходкой учительница вечером припожаловала к нам, принесла мой портфель и пожаловалась на меня родителям, мол, ваша дочь на уроках смотрит не на учителя или доску, а в окно, хихикает, подсмеивается над учениками и самовольничает до крайности. Папа посерьезнел.

— Ты почему ушла с уроков?

— Я не хотела, оно само получилось, — растерянно бубнила я.

— Как это «само»?

— Незаметно. Я просто вышла.

— Ну?

— А потом и пошла.

— Зачем же ты вышла?

— А что? Со всеми занимались, а со мной нет.

После этих слов папа со строгой вопросительностью посмотрел на Наталью Дмитриевну.

— Но она отлично читает, — пролепетала та в оправдание, — и считает тоже. Я не могу тратить на нее время, отрывая его от других, кому нужна помощь. Может, следует перевести ее во второй класс? — вдруг брякнула учительница, по-моему, внезапно для себя самой.

Неожиданно остро, или, вернее, заинтересованно, этот вопрос уже назавтра встал не только в школе, но и в сельском совете — нашем административном органе, регулирующем местные общественные процессы. Идея не просто понравилась, она заразила всех, показалась полезным примером для остальных, даже для престижа села — вот, дескать, какие у нас необыкновенные дети растут. Без квалифицированного мнения школы, однако, там никаких одобрительных мер предпринять не могли, поэтому запросили официальный отзыв педсовета о явлении опережающего развития одной первоклассницы. По тем временам это было просто невероятное событие, из ряда вон выходящее, исключительное.

И в школе все забурлило еще больше — в классах и в учительской, в кабинете директора и среди учащихся, во дворе и на переменках. Я не понимала этого внимания к себе, почему вне уроков подбегали десятиклассники и восхищенно подбадривали меня, хлопали по плечу, крутили на все стороны, осматривали и хвалили. То, что Наталья Дмитриевна тренькнула в оправдание моего ухода с уроков, а на самом деле в оправдание себя, буквально овладело массами. Спонтанной выходкой, не продуманной, а случившейся помимо сознания, я словно подбросила жару в давно тлевшее огнище. Страсти накалялись с каждым днем.

Ажиотаж разразился не только между учениками. По просьбе местных властей на срочно собранном педсовете, где присутствовали инспекторы из районо, обсуждали мою спокойную независимость от окружения, мое поведение в разрезе высокого уровня подготовки к школе, возводя меня в ранг редкого явления, феномена, требующего вмешательства и правильного урегулирования.

Меня вместе с мамой, благо, она работала тут же, в школьном буфете, тоже пригласили зайти в учительскую, чтобы рассмотреть, задать несколько вопросов. Глядя на маму, присутствующие понимающе кивали головами: да-да, ребенок бывшей учительницы… само собой…

— Прасковья Яковлевна? — вдруг воскликнул один из приехавших на заседание педсовета, представитель высшей инстанции, словно внезапно обнаружил ее, хотя так оно и было. После войны случилось столько перемен, люди теряли друг друга, не узнавали после перенесенных страданий… Потом мама объяснила, что это был представитель Облоно, он вместе с ней учился в институте.

— Да, — тихо ответила мама и, положив руку мне на плечо, слегка прижала к себе — Здравствуйте, Афанасий Васильевич, — она робко кивнула говорящему.

— Николенко? — уточнил Афанасий Васильевич.

— Да-да, это я, — сказала мама.

— А я-то думал, куда вы пропали, уйдя со школы… — сказал он. — Так это ваша дочь, девочка, о которой мы говорим? — он показал на меня.

— Да, моя.

— Разрешите? — отозвалась Наталья Дмитриевна, моя учительница.

— Да, пожалуйста.

— Прасковья Яковлевна была также первой учительницей детей, которые сейчас оканчивают школу, наших выпускников.

— Что-о?! — в голосе воскликнувшего было удивление, изумление, ошеломление… — Она и их учила? Тоже?

— Да, я только сейчас об этом вспомнила.

— Вы были первой учительницей в классе, который сейчас выпускной? — с показавшейся мне угрозой спросил он у мамы. — У этих умников, которые все претендуют на медали и мы не знаем, что с этим делать? — но в его лице что-то изменилось, там появилась улыбка, и мои страхи развалялись.

— Да, это мой бывший класс… — сказала мама. — На редкость хорошие дети.

— Мама, ты их учила?! — заорала я обрадовано, что мамин класс оказался таким хорошим и в нем так много отличников.