Василий Великанов - Разбойник и Мишка (рассказы)

Противник целил в упряжку: мины рвались впереди, сзади, по сторонам.

- Направо! Налево! Вперёд! - кричал Ткачук.

По его команде упряжка бежала зигзагами, и противнику трудно было вести прицельный огонь. "Только бы тележку не завалили..." - мелькнула мысль у Ткачука. Он ничего не замечал вокруг себя, кроме своей упряжки. Недалеко от него, в воронке от снаряда, сидел санитар. Выглядывая из воронки, он громко звал:

- Браток! Браток! Ползи сюда! А то убьют...

Но Ткачук, кажется, не слышал его призыва.

Вон собаки спускаются в лощинку и совсем скрываются из глаз.

В той стороне, где только что была упряжка, взметнулся столб грязи разорвался снаряд. Ткачук глухо простонал: "О-ох!.." И потерял сознание. Он уже не чувствовал, как санитар подполз к нему, взвалил его к себе на спину и пополз с ним в убежище-воронку. Там он резиновым жгутом остановил кровотечение и перевязал рану. Ткачук будто сквозь сон услышал слова:

- Ну что ты, браток?.. Очнись. Собачки твои молодцы. Наверно, проскочили...

...В этот же день в наш лазарет привезли раненых Разливая и Бобика. Мы удалили у них осколки, и я поехал в медсанбат проведать Ткачука. Ему уже сделали операцию, и он лежал на носилках в палатке, где находились и другие раненые, подготовленные для эвакуации в тыл. Ткачук был бледен, на лице у него обозначилась густая серая щетина. Он показался мне постаревшим и очень усталым. На лбу у него выступил капельками пот и слиплась седая прядка волос. Ранение было тяжёлое, с открытым переломом бедра.

Я успокаивал его:

- Ничего, Иван Тимофеевич, выздоровеешь. И помощники будут живы раны у них не тяжёлые.

Ткачук дышал учащённо и говорил прерывисто:

- Я всё перенесу... Эвакуируют меня... Я не хотел бы из своей дивизии... Разливая поберегите. Пригодится...

В палатку вошёл хирург:

- Ткачук, вам нельзя много говорить. Берегите силы.

- Я не буду, доктор... Капитан живой?

- Живой. Спасли. Тебя спрашивал. Поблагодарить хотел.

Ткачук слабо улыбнулся.

- В полевом госпитале повидаетесь, - сказал хирург, - он уже там...

Прощаясь со мной, Ткачук сказал:

- Грише Дёмину поклон передайте. Золотые руки. На моего Серёжу похож...

ЛЕБЕДКА

Всё началось с того, что у молодого бойца Сидоренкова произошло одно за другим два несчастья. После тяжёлого ранения его не вернули в стрелковую роту к боевым товарищам, о которых он тосковал, находясь в госпитале, и направили в транспортную роту на конной тяге. Вырос он в городе, никогда с животными дела не имел, был отличным стрелком, а тут на тебе, попал в обозники. Тащись теперь в хвосте боевой части, вези разные грузы, собирай трофеи. А рядом с тобой пожилые обозники крестьяне, с которыми и поговорить-то не о чем: ведь они пороху не нюхали, как он...

И как нарочно, дали молодому обознику несуразную пару лошадей: низкорослую монгольскую кобылёнку серой масти и огромную, как рыдван, трофейную рыжуху, недавно отбитую у противника. У крупной кобылы действительно был неуклюжий склад: седлистая спина, тонкая шея и большущая голова с отвислыми ушами, которая почему-то показалась Сидоренкову похожей на ящик из-под махорки. А ноги у неё были крепкие, как у буйвола, и лохматые, будто в брюках клёш. Совсем не под пару аккуратненькой "монголочке". К тому же эта "образина", как её окрестил Сидоренков, была чужая. Всё вражеское он не принимал душой, и даже цвет немецких солдатских шинелей казался ему лягушачьим, противным.

Запрягая рыжуху в первый раз, Сидоренков замахнулся на неё кулаком и сердито крикнул:

- Ну ты, верблюд! Поворачивайся живее!..

Испугавшись, лошадь высоко задрала голову и замотала ею так, что трудно было надеть хомут. Пришлось Сидоренкову залезать на повозку. А товарищи посмеялись над ним:

- Да ты, Сидоренков, на дерево залезь аль на крышу!..

С усилием напяливая на массивную голову рыжухи хомут, Сидоренков сердито ворчал:

- Стой, не крутись, дьявол... Не понимаешь русского языка... И всю роту демаскируешь... Заметит тебя "рама" и, глядишь, "юнкерсов" призовёт на нашу голову...

Обозная служба явно тяготила Сидоренкова, и своё недовольство он вымещал на ни в чём не повинной лошади.

Старые обозники раздражали его своей медлительностью, неповоротливостью. Он не мог забыть своих молодых друзей по стрелковой роте, но в этом никому не признавался. Ему было стыдно перед солдатами боевых подразделений, что он такой молодой и... в обозе. Чтобы быть под стать обозникам, Сидоренко отрастил усы и ходить стал неторопливо, вразвалку, а при разговоре покашливал и даже басил. Но всё это ему не помогало: обозники считали, что он попал не в свои сани, а рыжуха - не в те руки...

Испытывая на себе непонятную грубость человека, покорная на вид лошадь стала проявлять злой норов: то остановится вдруг ни с того ни с сего на полном ходу, а то вдруг так рванёт, что постромки летят.

- Ну погоди, противная тварь, - сквозь зубы ругался Сидоренков, - я из тебя чёртов дух вышибу...

И чуть какая заминка - кнутом стегнёт.

Товарищи видят, что дело далеко зашло, журить стали:

- Что ты измываешься над бессловесным животным? Лошадь службу несёт, а ты её бьёшь! Смотри, за это тебя командир роты по головке не погладит...

- Нечего меня учить и стращать! Я уж учёный и пуганый...

А тут стали примечать, что когда Сидоренков не бьёт кобылу, не дёргает понапрасну, она тянет хорошо.

...Летом сорок третьего года лило много дождей, и просёлочные дороги Курской области так размесило, что совсем трудно стало проезжать с грузом. И вот застрянет какая-нибудь повозка - хоть трактором тяни. Подпрягут Сидоренкову кобылу, она опустит голову до самой земли, упрётся своими буйволиными ногами и вытянет.

Только кнут ей в это время не показывай - заартачится. А так вот, с добрым словом, вроде как "ну-ну, милая, пошла", старается, будто понимает, что надо. Вот ведь и скотина с добрым словом лучше работает.

- Видишь, какая у тебя золотая коняга, - говорили Сидоренкову его товарищи, - не надо и тягача.

- Она себе на уме, - не сдавался Сидоренков. - Как захочет - гору своротит, а не захочет - хоть убей.

- А ты с ней поласковее.

- Что она мне, невеста, что ли, чтоб с ней поласковее?

Упрямый был мужик. Если невзлюбит - конец.

Но вот однажды его упрямство было сломлено с большим конфузом для него.

Когда наш полк занял город Климов, транспортная рота остановилась на ночёвку в деревне Чернушки.

Идёт Сидоренков по улице посёлка и замечает, что "немка" тянет его к одному двору с покосившимися воротами. Взглянул - изба вроде ничего и двор хороший. И не стал перечить своенравной кобыле. "Видно, клеверок чует, подумал он, - хитрая скотина..."

Подъезжает к воротам и бодро кричит:

- Эй, хозяйка! Открывай ворота, принимай дорогих гостей!