Василий Великанов - Разбойник и Мишка

От автора

СОКОЛ

БОЕВОЕ КРЕЩЕНИЕ МИШИ И ВОРОНКА

КАК СОКОЛ СТАЛ БОЯТЬСЯ ВОДЫ

АККУРАТНЫЙ ПОЧТАЛЬОН

ГИБЕЛЬ АЛЬФЫ

КАЗАЧОНОК

ПРЫЖОК

РАЗБОЙНИК И МИШКА

ДРУЖОК

ПОДВИГ САНИТАРА

ЛЕБЕДКА

СМЕРТОНОСНОЕ ПОЛЕ

БЕРЛИНСКИЙ СЛОН

НОРКА:

В госпитале

Способный щенок

Трудная дрессировка

Мастер тонкой кисти

Возвращение

Опасная встреча

Маленькое приключение

Большое испытание

До свидания

Дорогие ребята!

Четверть века я проработал ветеринарным врачом, был и на фронте. За эти годы немало повидал неприметных героев в мирном и ратном труде. Вот об их подвигах я и хочу вам рассказать.

Но вместе с тем мне очень хочется поведать и о животных, чья жизнь и судьба тесно связаны с человеком в труде и в бою: это рысак Сокол, пострадавший от волчьих зубов, собака Альфа — «аккуратный почтальон», которая спасла меня и Сокола, верный пёс Дружок — подносчик патронов, погибший на могиле хозяина. Или несравненные «живые тягачи» — верблюды Разбойник и Мишка, поводырь слепого — «учёная» Норка, быстроногая Ласточка, дважды спасшая от гибели шестнадцатилетнего конника Петю Сердюка.

Немало через мои руки прошло четвероногих пациентов, и я лечил их так же внимательно и любовно, как медики лечат человека. Присматриваясь к животным, я замечал, что не все они на одно «лицо», как думают некоторые люди: у каждого свои привычки и повадки, свой «характер». Открывать эти особенности у «братьев наших меньших», проникать в их внутренний мир, понимать их поведение, желания, нужды и, в конце концов, умело управлять ими — это очень интересно и поучительно.

Энгельс писал, что в общении с людьми собака и лошадь учатся понимать (конечно, в пределах их ограниченных возможностей) всякий язык и способны проявлять к человеку привязанность и благодарность. Да и сами животные, как и птицы, при общении друг с другом применяют свою особую сигнализацию, свой «язык».

Тысячелетиями находясь в общении с человеком, домашние животные стали значительно «культурнее» и «умнее», чем их дикие предки. Особенно это заметно на собаке, самом верном друге человека.

Всё, что написано в этой книге, — правда. В основу своих рассказов я положил истинные события — то, что видел и пережил сам или близкие мне люди.

Посвящаю её моему школьному учителю-другу А. В. Фёдорову, который вложил в меня первые зёрна любви к жизни и литературе.

Автор

Однажды ранним утром, во время моего дежурства, в ветлечебницу привезли необычного пациента, и, когда сняли с него попону, которой он был прикрыт, я ужаснулся: в повозке лежал весь в ранах, окровавленный жеребёнок.

Привёз его старший конюх колхоза «Рассвет» Иван Агапович Владимиров.

— Вот какой… и войны нет, а весь израненный, — сокрушался он. — Проморгал мой Мишка…

Около повозки понуро стоял небольшой паренёк лет четырнадцати. Лицо у него было обветренное, нос в шелушинках.

Заметив моё недоумение, Иван Агапович пояснил:

— Волк порезал Сокола.

Медлить было нельзя, и я побежал на квартиру к врачу. Александр Алексеевич Фёдоров жил тут же во дворе, в отдельном домике.

Врач осмотрел истерзанного жеребёнка и покачал головой:

— Да-а… Изуродовал он его сильно.

— Александр Алексеевич, он ведь у нас от племенной матки. Может, как-нибудь выходим, а? — спросил Иван Агапович, с тревогой заглядывая врачу в глаза.

Александр Алексеевич прощупал у жеребёнка позвоночник, ноги и сказал, обращаясь ко мне:

— Впрочем, кости и суставы не повреждены. Крови много потерял. Ну что ж, Василий Николаевич, попробуем полечить…

Иван Агапович с сыном осторожно подняли жеребёнка и понесли его на попоне в манеж. Жеребёнок почувствовал, что его уносят от матери, приподнял голову, задрыгал ногами и тоненько заржал. Матка ответила ему ржанием и пошла вслед за ним, едва не ворвавшись в манеж вместе с повозкой. Дверь манежа закрыли. Матка неистово ржала и била копытами. Пришлось её выпрячь и ввести к сыну. Лишь там она успокоилась.

Жеребёнка положили на хирургический стол. Ввели кровь. (У нас в лечебнице стоял конь Воронок — донор.) Лишь после этого мы приступили к операции. На теле маленького жеребёнка оказалось семнадцать ран! И многие из них рваные, глубокие.

Пришлось некоторые зашивать, а кое-где и обрезать лохмотья кожи. Несмотря на обезболивание, жеребёнок иногда вздрагивал и порывался встать. В такие моменты его мать тянулась к нему мордой и тревожно ржала.

Иван Агапович успокаивал её:

— Ну-ну, дурочка. Ничего с твоим малышом не сделается. Всё хорошо будет.

У всех конюхов такая привычка: они разговаривают с лошадьми, и им кажется, что лошади их понимают.

Во время операции, придерживая голову жеребёнка, Миша посматривал на мои руки. Его заинтересовала наша работа.

Возились мы с жеребёнком часа два. Устал я и даже вспотел от волнения. Впервые мне пришлось делать такую сложную операцию. Александр Алексеевич помогал мне и руководил всем ходом операции.

После обработки ран мы наложили клеевые повязки, и тёмно-серый жеребёнок стал пёстрым.

Иван Агапович, довольный, улыбнулся.

— Вот какой пегаш стал, и не узнаешь. Теперь небось выживет? — спросил он, обращаясь к врачу.

— Трудно сказать… — уклончиво ответил Александр Алексеевич. — Может быть, и выживет, если волк не бешеный. Придётся оставить жеребёнка в стационаре.

— Ах ты, — озабоченно сказал Иван Агапович, — такое сейчас время горячее, а тут лошади приходится лишаться. Ну, что ж поделаешь, от матки сосунка не оторвёшь. Придётся тебе, Миша, тут оставаться, а я корму привезу.

— Введите жеребёнку противостолбнячную сыворотку, — приказал мне Александр Алексеевич.

Врач боялся столбняка: в раны попала земля.

Жеребёнка с матерью поместили в просторный денник, который был похож на комнату с решётчатой дверью.

Миша Владимиров ухаживал за ними: кормил, поил, чистил и мне помогал, когда я менял повязки и обрабатывал раны. Ростом Миша был невелик, но телосложением крепыш. В работе расторопный и любознательный. Я рассказывал ему о болезнях, показывал в микроскоп микробов, давал читать книги.

Раны у жеребёнка зарастали хорошо, без осложнений. Иван Агапович, приехав как-то проведать своего питомца, сказал:

— Вот, Мишка, гляди, что наука делает. Учись. Может, и ты когда лекарем будешь.