Василий Великанов - Разбойник и Мишка

Альфа вылезла из воды и, отряхиваясь, побежала по берегу к окопам. В это время недалеко от неё разорвалась мина, и многочисленные осколки мгновенно взборонили землю. Альфа взвизгнула и упала на живот — будто ей подсекли ноги. Песок под ней окрасился кровью.

Коробков поджидал своего почтальона и часто выглядывал из траншеи — посматривал по направлению к реке. Здесь пролегает линия связи. Вон там, около песчаного холмика, Альфу уже можно было увидеть.

И вот Коробков увидел своего почтальона. Собака шла медленно, покачиваясь, иногда приседала, ложилась и пыталась ползти.

Коробков вылез из траншеи и пополз навстречу собаке:

— Альфа, ко мне! Ко мне! Альфа! Ползи!

Собака слышала призыв хозяина, скулила,

скребла лапами песок и не могла сдвинуться с места. Коробков дополз до собаки, схватил её за вьюк и потащил за собой в окоп.

— Тихо, Альфа, хорошо, Альфа… — приговаривал Коробков, успокаивая собаку.

За ней оставался кровавый след.

Втащив Альфу в окоп, Коробков сбросил с собаки вьюк и начал торопливо перевязывать раны. Раны были на всех ногах, а на правой задней перебита кость. Два солдата помогали Коробкову перевязывать раны, а другие протягивали ему свои перевязочные пакеты:

— На, на, Коробков, перевязывай скорее, а то кровью изойдёт. Вот молодчина: раненная, а письма принесла.

После перевязки ран Коробков роздал солдатам письма. Солдаты с радостным оживлением благодарили:

— Спасибо, Коробков, спасибо.

А потом все предлагали Альфе галеты, сало и сахар, но она отворачивалась от соблазна и посматривала на Коробкова так, словно хотела спросить: «Можно ли взять?»

— Ишь какой привередливый твой почтальон, — сказал один солдат, — от такого угощения отказывается…

— Не привередливая, а дисциплинированная, — пояснил Коробков, — она из чужих рук не должна брать пищу.

Ночью на резиновом поплавке переправили Альфу через реку и привезли к нам в лазарет. Мы удалили из тела собаки осколки, а на перебитую ногу наложили гипсовую повязку.

Через месяц Альфу вернули в строй. На задней ноге у неё осталась костная мозоль, но Альфа не хромала и бегала хорошо.

После этого и прозвали ее «аккуратный почтальон».

Как-то мы с Мишей Владимировым возвращались из передовых частей к себе, во второй эшелон дивизии. Я ехал на своём верном Соколе, а фельдшер — на Гнедке, быстроходном маленьком иноходце.

Едем мы с Мишей лёгкой рысцой и вдруг замечаем: в полукилометре от нас по склону высотки бежит волк. «Наверно, спугнули его снарядом из логова — вот он и удирает теперь подальше от огня, в тыл…» — подумал я. Но бежит зверь как-то странно — медленно и зигзагами, иногда покачивается и приседает. Хвост поленом волочит, и голова опущена до земли.

— Владимиров, за мной! — крикнул я, и мы полной рысью помчались наперерез волку.

На ходу я выхватил пистолет из кобуры. Подскакиваем ближе, осаживаем коней. Овчарка!

Спрятал я в кобуру пистолет и крикнул громко, властно: «Стой!» Собака вздрогнула и остановилась. Повернула голову и покосилась на нас правым открытым глазом. Вся морда у неё была в крови, левый глаз затёк кровью, а полуоторванное левое ухо свисало вниз. На шее — кожаный ошейник.

Я спрыгнул с коня и подошёл к раненой собаке. Она дрожала.

— Миша, кажется, это Альфа…

Поглаживая собаку по спине, я приговаривал тихо и ласково: «Альфа, спокойно… Ложись». Собака легла, и дрожь у неё стала затихать. Лошади таращили на собаку глаза и тревожно фыркали. Все животные пугаются и волнуются, когда чуют кровь.

Успокоив собаку, я приказал:

— Владимиров, сумку!

Через плечо у фельдшера висела большая кожаная сумка, в которой находилось всё необходимое для оказания первой помощи раненым животным: бинты, вата, хирургические инструменты и некоторые лекарства.

Да, то была Альфа — «аккуратный почтальон». Мы узнали её по костной мозоли на правой задней ноге.

Мы расстелили на земле попону и положили на неё своего пациента. Ноги связали бинтом, а на челюсти наложили петлю. Это страховка, чтобы во время операции собака не могла укусить. Владимиров придерживал Альфу. Осторожно тампонами я снял с морды свернувшуюся кровь. Мы опасались, что у неё повреждены череп и левый глаз, но наши опасения не оправдались. Видно, небольшой острый осколок, словно лезвие безопасной бритвы, чиркнул по голове и разрезал кожу лба наискосок от правого уха к левому глазу. Здесь он рассек надбровную дугу, но не затронул глаза. А другой осколок оторвал наполовину левое ухо.

Рану мы зашили шёлковой ниткой. И ухо пришили. После этого забинтовали голову, оставив два окошечка для глаз.

Во время операции собака иногда вздрагивала и повизгивала. Когда же мы её развязали, она встала, потянулась, будто расправляла уставшее тело, и замотала головой.

Собака наклонила голову и попыталась лапами сорвать повязку.

— Альфа, нельзя! Фу! — крикнули мы разом с Мишей, и собака послушалась.

— Надо теперь проследить за ней, — сказал я Владимирову, — а то она испортит нам всё послеоперационное лечение.

Владимиров сел в седло, а я на руках подал ему Альфу. Гнедок покосился на неё и фыркнул. Миша положил собаку поперёк седла впереди себя и обхватил её руками. Альфа прильнула к нему и как будто задремала.

Чтобы не тревожить пациента, мы ехали шагом и через час добрались до своей землянки. Нас встретил ветсанитар Квитко.

— О-о, да вы с прибылью… — сказал он, принимая от Владимирова раненую собаку.

Квитко предложил нам пообедать. В солдатском котелке он приготовил мясной кулеш.

— Но он уж, наверно, остыл. Я его сейчас подогрею.

— Не надо подогревать, — остановил я санитара, — нам как раз и нужен чуть тёплый. А ну-ка, дайте консервную банку.

Мы отдали собаке своё мясо, и она охотно съела его. Потом мы налили ей в банку суп и покрошили в него хлеб. И это блюдо Альфа тоже охотно съела и даже облизала банку. Таким образом, в этот день от нашего обеда остались нам с Мишей, как говорят, одни рожки да ножки.

После супа мы угостили Альфу сладким. Хрупая сахар, она виляла хвостом и смотрела на нас с благодарностью. Карие её глаза, выглядывающие из марлевых «окошечек», увлажнились и блестели.

— Ишь ты, сластёна… — усмехнулся я.

Собака лизнула мне руку, и мы поняли это

как просьбу повторить сладкое.

— Хорошенького понемножку, — промолвил Владимиров и повёл Альфу в землянку.

После обеда я прилёг отдохнуть в землянке. Альфа легла у моих ног и задремала. Во сне она часто вздрагивала и тихо скулила.

Через неделю швы сняли. Раны зажили хорошо. И ухо приросло. Только рубец стянул немного его: ухо укоротилось и не поднималось «свечкой».