Вера Хоружая - Письма на волю

В январе следующего года в числе тридцати одного члена Коммунистической партии Западной Белоруссии Хоружую судили в Бресте по обвинению в революционной деятельности.

По поручению тюремной парттройки (находившиеся в тюрьмах коммунисты объединились в свои нелегальные партийные организации и для руководства избрали парттройку) по согласованию с ЦК КПЗБ Вера Хоружая выступила с речью в последнем слове подсудимого.

В ней она отвергла клеветнические утверждения пилсудчиков по адресу Компартии Западной Белоруссии, ясно и четко изложила основные моменты политики партии.

В Брестском государственном архиве имеются материалы процесса «31-го» и среди них краткая запись речи Веры Хоружей. Эта запись позволяет видеть, насколько страстной и обличительной была речь молодой революционерки, умело использовавшей трибуну буржуазного суда.

— Я горжусь тем, — начала свое последнее слово Вера, — что являюсь членом Коммунистической партии Западной Белоруссии.

— Коммунистическая партия Западной Белоруссии, — продолжала она, — не является партией или группой заговорщиков, как вы ее обвиняете. Наша партия действительно родилась и нынче существует в тяжелых условиях подполья. Но, спрашивается, кто ее загнал в подполье? Ответ один — правительство буржуазии и помещиков. Но, несмотря на то, что партия находится в подполье, она является настоящей политической партией рабочего класса, выражающей интересы всех трудящихся Западной Белоруссии. Вместе с тем она есть составная часть Коммунистической партии Польши — секции III Коммунистического Интернационала.

Вы обвиняете КПЗБ в том, что она призывает народ к вооруженному восстанию с целью свершения революции. Но всем должно быть известно, что всякая революция есть результат исторического развития классовой борьбы, что ее никакая партия не может вызвать искусственно. Поэтому винить нас в том, что провоцируем народ на восстание, нет никаких оснований. Коммунистическая партия возглавляет сейчас борьбу трудящихся против капитализма, против буржуазии и помещиков, организовавших травлю Советского Союза. Мы разъясняем рабочим и крестьянам Западной Белоруссии, что в Советской России живут наши единокровные братья, которые строят социализм и желают нам успеха в борьбе с капитализмом.

Вы обвиняете нас в том, что мы хотим оторвать «кресы всходне» (восточные земли) от Польши и присоединить их к Советской России. Хочу заявить следующее. Этого требования нет в программе нашей партии. Но коммунисты всегда отстаивали и будут отстаивать право каждого народа на самоопределение вплоть до отделения. (Вопрос о «восточных землях» будут решать только рабочие и крестьяне — народ Западной Белоруссии. В нынешних же условиях наша партия стремится к объединению пролетариата Западной Белоруссии с польским пролетариатом в их общей борьбе с капиталистами и помещиками.

В заключение Вера Хоружая заявила:

— С полным сознанием своей ответственности и революционного долга перед рабочим классом и крестьянством я работала в рядах КПЗБ. Так буду работать я и в дальнейшем, когда выйду из тюрьмы. Вступать в партию меня никто не уговаривал. Вступила в нее я потому, что всем сердцем и душой люблю великие идеи коммунизма. Во имя этих идей я буду бороться до последних дней своей жизни. Ничто меня в этом не устрашит — ни тюрьма, ни каторга, сколько бы они ни длились, какая бы тяжелая участь меня ни ожидала.

Речь Хоружей произвела сильнейшее впечатление на всех находившихся в зале.

Враги не остановились на брестском судилище. Вскоре фашисты организовали процесс «133-х». Вера Хоружая и ряд ее товарищей по подполью вторично оказались на скамье подсудимых.

Суровый приговор на белостокском процессе вынесен. Когда председатель суда закончил его читать, в притихшем зале прозвучал гневный голос:

— Долой фашистское правительство!

Присутствующие повернули головы в сторону осужденных, откуда был брошен смелый клич. Вера Хоружая еще не успела опустить руку, взмахом которой сопровождала свой лозунг, как в едином порыве поднялись ее товарищи и запели:

Пролетарский гимн в зале фашистского суда! Это невероятно! Растерявшаяся охрана ждала приказа.

Судьи бестолково метались.

— Прекратить демонстрацию! — послышался, наконец, окрик дежурного офицера, но его срывающийся голос потонул в мощном хоре.

Революционеры убедительно показали суду, что их воля не сломлена, что недалек тот час, когда трудящиеся Польши сбросят с себя оковы капиталистического рабства.

Получив подкрепление, охрана начала действовать. Полицейские набросились на поющих, осыпая их градом ударов куда попало и чем попало. Люди падали, вставали и снова начинали петь. Охранники вошли в раж. Они выволакивали из зала революционеров, потерявших от гобоев и пинков сознание. Те, кто еще стоял на ногах, плотнее прижимались друг к другу и продолжали петь. Только с последними словами бессмертного «Интернационала» в зале удалось восстановить видимый порядок.

Фордон. — Новые узницы. — «Письма на волю». — Красные бантики. — Что такое «конь»? — Встреча на границе. — «Хочу в строй!» — Казахстанская новь.

Там, где Висла делает резкий поворот на север, к Балтийскому морю, недалеко от Быдгоща, на высоком левом берегу ее примостился Фордон. Не на всякой карте найдешь этот городок. В годы, о которых идет речь, неподалеку от Фордона проходила западная граница Польши. Достопримечательностью Фордона была женская каторжная тюрьма. Она стояла на главной площади. По одну сторону площади, ближе к реке, — тюрьма, по другую — костел.

Осенью 1928 года в фордонской тюрьме произошло событие, переполошившее ее начальство. Сюда доставили пять опасных государственных преступниц. Раньше здесь отбывали каторгу только уголовницы, и с ними тюремщикам не было особых хлопот. Но политические! А они все прибывали и прибывали, весьма убедительно отражая политическое положение в стране — неукротимый подъем революционного движения трудящихся масс. В камерах мрачного Фордона сидели опытные революционерки и молоденькие комсомолки из Варшавы и Кракова, Силезии и Поморья, Западной Украины и Западной Белоруссии. Когда одиночные камеры были заполнены, тюремщикам не оставалось ничего другого, как содержать в них по две узницы.

В захолустье, близ границы с Германией, в которой к власти все яростней рвались фашистские молодчики, держать политических заключенных казалось надежнее. К тому же в восточных воеводствах, в Варшаве, в шахтерских и текстильных центрах полыхал пожар революционных боев. Там тюрьмы были переполнены участниками забастовок, политических демонстраций, деятелями прогрессивных организаций. Так фордонская тюрьма стала превращаться в каторгу для политических.